внешностью, чтобы жениться и поправить таким образом свои дела. Из-за этого брака мать буквально разорилась, не тронув только этот бриллиант. Она не хотела, чтобы проклятие, которое, как она считает, с ним связано, пало на голову ее невинной дочери. Но теперь здоровье моей знакомой всерьез пошатнулось, она нуждается в лечении и уходе, и потому готова избавиться от бриллианта.
– Чудесно! Ей остается только его продать!
– Но это не так просто, как кажется! Зять так и вьется вокруг нее, надеясь, что она подарит бриллиант дочери. И, конечно, следит за ней. Если он узнает, что она собирается продать камень, это может привести к весьма плачевным результатам.
– Он дойдет до?..
– Нет, не до убийства, конечно: для этого он слишком набожный христианин, но вполне способен добиться, чтобы ее признали недееспособной. Поэтому она и навестила меня тайно, приехав рано утром, когда ее зять был в церкви. Я пообещал ей, что постараюсь найти выгодного покупателя. Я собирался поискать его среди тех, кто прибудет на аукцион, и мне очень стыдно признаться, что я начисто позабыл о ее просьбе и вспомнил вот только теперь.
– Но тебе представляется прекрасная возможность! Используй ее!
– Есть и еще одна небольшая проблема: я почти уверен, что это «Зеркало Португалии», но никаких доказательств у меня нет... кроме того, что и этот камень приносит несчастье...
– Как?! «Зеркало Португалии» тоже?
– Этим отличаются почти все камни, ставшие легендарными. «Санси», кстати, не исключение, так что леди Риббсдейл не стоит так уж завидовать своей кузине. Что касается «Зеркала», то этот камень прошел через руки Филиппа II Испанского, получившего его от своей первой жены Марии Португальской в день их свадьбы. Она умерла, не прожив после этого и двух лет. Впоследствии бриллиант перекочевал в английскую сокровищницу и оставался там до Карла I, которому отрубили голову. Его жена, дочь Генриха IV, сбежала во Францию, прихватив свои драгоценности. Оказавшись в бедственном положении, она вынуждена была продать их Мазарини. Этот бриллиант, как и «Санси», носила Мария-Антуанетта, так что американке будет от чего прыгать от радости. Но, впрочем, будучи недоверчивой, что свойственно многим ее соотечественникам, леди Риббсдейл, вполне возможно, не захочет его купить, если не узнает всю историю камня, чтобы потом рассказывать о ней всем и каждому. Но о том, что было с этим камнем после 1792 года, не знает даже моя знакомая. Ее муж хранил по этому поводу молчание, так и не рассказав, каким образом стал его владельцем. Мне бы хотелось, чтобы она обратилась к какому-нибудь коллекционеру вроде Кледермана, который умеет держать язык за зубами. К тому же у Кледермана есть один камень из коллекции Мазарини, к которой принадлежали и «Зеркало», и «Санси»...
Альдо замолчал. Леди Дэнверс сочла, что портвейна выпито уже вполне достаточно, и прислала своего дворецкого сообщить, что мужчины могут присоединиться к дамам.
– Передышка кончилась, – шепнул Видаль-Пеликорн. – Но на твоем месте я все-таки обдумал бы ситуацию хорошенько: эта сумасшедшая может выложить за понравившуюся ей вещь целое состояние.
– Мне все-таки хотелось бы перемолвиться и с Кледерманом. Конкуренция никогда не была помехой в нашем деле, а если он заинтересуется, то, вполне возможно, что и набавит цену.
Однако намеченный разговор пришлось отложить. Пока длился обед, за которым собрался ограниченный круг приглашенных, успели прийти новые гости, и в одной из гостиных приготовили столы для бриджа. Игроки уже усаживались за зеленое сукно, и Альдо не без огорчения заметил, что занял свое место среди них и швейцарец. Сам он не любил этой игры, считая ее слишком медленной и требующей слишком большого внимания. Князь предпочитал более живой и напряженный покер. Однако в случае необходимости и он мог сесть за стол четвертым. Однако на этот раз, с удовлетворением отметив, что его преследовательница приготовилась играть, Морозини перешел в соседнюю гостиную, где гостей развлекала сама хозяйка дома и где можно было поболтать обо всем и ни о чем, потягивая кофе и ликер.
С чашкой кофе в руках, не зная, чем себя занять, поскольку Адальбер, обожавший бридж, покинул его, Морозини стал не спеша обходить гостиную, обнаруживая среди удручающей викторианской позолоты очень недурные живописные полотна: то пейзаж, то портрет. Один из портретов особо привлек его внимание как манерой исполнения, так и персонажем, который был на нем изображен. Это был человек высокого происхождения, а если судить по пышности костюма, то, может быть, и королевской крови. Лицом он походил на Бурбонов, а больше всего на короля Карла II,[5] но шапка рыжих кудрявых волос и несколько вульгарная улыбка уменьшали сходство. Альдо наклонился, чтобы разобрать имя художника, но вдруг чей-то голос позади него сообщил:
– Это Кельнер. Он был, как вы знаете, любимым художником короля Георга I.[6] Такой же немец, как и он сам. А лицо любопытное во всех смыслах, не правда ли? И происхождение этого человека достаточно необычно...
Позади Морозини тоже с чашкой кофе в руке стоял человек, в котором Альдо узнал новоиспеченного лорда Килренена – тяжелое и маловыразительное лицо его на этот раз оживляла усмешка.
– Я не ожидал вас увидеть, сэр Десмонд. Как случилось, что я не заметил вас за столом?
– А меня там не было. Я должен был присутствовать на обеде, но меня задержало очень важное дело в Олд-Бэйли. Вас заинтересовал этот портрет?
– Ну должен же гость к чему-нибудь проявить интерес! Признаюсь, что он меня несколько заинтриговал. Но вы говорили, что происхождение того, кто на нем изображен... необычно?
– Более или менее. Его мать продавала апельсины, потом сделалась актрисой, а затем фавориткой нашего короля Карла, второго по счету. Перед вами сын знаменитой Нелл Гуин, которого его отец-король сделал герцогом Сент-Элбенсом.
Морозини иронически приподнял бровь.
– Как! Это один из ваших предков?
– Благодарение господу, нет. Даже ради герцогского титула мне бы не хотелось числить излишне известную Нелли среди своих предков. Я происхожу от другого Сент-Элбенса, который в XII веке был врачом французского короля, а потом переселился в Англию. Что, если мы присядем? Нам удобнее будет разговаривать. К тому же кофе совсем остыл...
Они подошли к креслам, и Альдо, оглянувшись, бросил последний взгляд на незаконнорожденного королевского сына. Ему вспомнились слова Симона Аронова, которые тот сказал в машине, рассказывая о «Розе Йорков»: «Придворные сплетни утверждают, что этот алмаз герцог Бэкингемский проиграл в карты королевской фаворитке Нелл Гуин, которая в то время была беременна сыном короля Карла...» Этот человек, в лице которого было что-то вульгарное и чье имя не мог припомнить Хромой, наверняка владел знаменитым алмазом. И тут Альдо вдруг подумал, что розыски Адальбера в Соммерсет-хауз могут оказаться весьма плодотворными...
А пока можно было попробовать узнать кое-что и от другого Сент-Элбенса, – того, который сидел сейчас рядом с ним, независимо от того, имел он или нет отношение к сыну Карла II.
– Могу я узнать, как себя чувствует леди Мэри? Я не вижу ее с вами. Надеюсь, она не больна?
– Нет, благодарю вас, здорова. Но она не слишком любит такого рода сборища и вовсе не жалует леди Дэнверс, с которой я, со своей стороны, поддерживаю самые дружеские отношения. Но впервые я рад, что ее здесь со мною нет, потому что, боюсь, она все еще на вас сердится. История с браслетом, который вы отказались ей продать...
– Поверьте, меня самого это крайне огорчает. Но выбора у меня не было – приказ звучал более чем категорично: ни англичанину, ни англичанке.
– Я так и не смог понять почему.
Морозини рассмеялся:
– В мои обязанности не входит открывать секреты моих клиентов. Точно так же, как врач... или адвокат, я обязан хранить профессиональные тайны.
– Я прекрасно понимаю и нисколько не настаиваю. Одно могу сказать, что Мэри не везет. Она начала было забывать о браслете Мумтаз-Махал и возложила все свои надежды на «Розу Йорков», но и та исчезла! Однако вы только что упомянули о моей профессии, а ведь я, кажется, должен вас поблагодарить – леди Фэррэлс дала мне знать, что вы порекомендовали ей поручить мне ее защиту. Я не предполагал, что мое имя известно в Венеции.
– Я передал леди Фэррэлс рекомендацию одного моего друга, чье имя не хочу предавать огласке.
