герцогиня, поднеся к глазам лорнет, посылала им с другого конца комнаты обворожительную улыбку. Нужно было идти и здороваться. Спустя мгновение, показавшееся Альдо слишком коротким, он склонился к руке хозяйки, а она ласково сообщила своей собеседнице:

– Вот тот человек, которого я вам обещала, милая Ава! Что же касается вас, князь, то леди Риббсдейл мне сказала, что вы знакомы и встречались в Америке до войны.

– Леди Риббсдейл? – недоуменно переспросил Альдо, кланяясь американке. – Память подсказывает мне другое имя – незабываемое, как сама миледи!

Действительно, лет десять назад, проводя лето в Ньюпорте, знаменитом курорте нью-йоркских миллиардеров, Морозини посчастливилось быть представленным Аве Астор, считавшейся самой красивой женщиной Соединенных Штатов, несмотря на то, что ей было уже за сорок. Ава Лойл-Виллинг, которая за два года до этого разошлась со своим мужем Джоном Астором IV, продолжала носить его фамилию. Бывший муж никак не мог помешать ей в этом, ибо, возвращаясь из свадебного путешествия по Европе со своей второй женой, он имел несчастье взять билеты на «Титаник». Погиб он как истинный рыцарь, буквально силой заставив свою молодую жену занять место в спасательной шлюпке. Ава, у которой было от него двое детей, сохранила за собой его имя, совершенно проигнорировав существование другой, более молодой вдовы.

Обольстительная, полная чарующего обаяния Ава в душе была бессердечной мегерой, никогда не любившей ни мужа, ни детей, ни любовников. Любила она всегда только саму себя. Лойл-Виллинги были одним из самых родовитых и богатых семейств Филадельфии, среди своих предков они числили английских королей и даже одного французского суверена, так что Ава ребенком была страшно избалована, как следствие дурно воспитана и, к сожалению, с годами так и не избавилась от дурных привычек.

Альдо с ужасом вспоминал об одном обеде у Вандербильдов, на котором Ава, сидевшая рядом с пожилой английской аристократкой, – чьим соседством она была страшно недовольна, предпочитая общество мужчин, – воскликнула, вставая из-за стола: «И кто это мне говорил, что леди Х... может быть забавной и остроумной?!» Ответом ей было ледяное молчание.

Жизнь князя Морозини Ава представляла себе как непрестанное катание в гондоле с гитарой в руках и распевание «О соле мио!», о чем она при всякой встрече сообщала Альдо, считая это наиостроумнейшей шуткой и доводя его до бешенства.

Альдо понадеялся было, что прошедшее десятилетие несколько утихомирило американку, но ошибся. Она встретила его звонким восклицанием:

– А вот и наш князь-гондольер! Счастлива вновь увидеться с вами, мой дорогой!

– Я тоже... леди Риббсдейл? Я правильно произношу вашу фамилию? – осведомился он, решив достойно сыграть свою партию в этом дуэте и отвечать невежливостью на невежливость, пусть даже в ущерб своей репутации галантного светского человека.

– Совершено правильно, – ответила она с сияющей улыбкой. – Мой муж богатый и знатный человек, но, к сожалению, я не могу вас познакомить. До нашего с ним брака он был самым обаятельным весельчаком, которого только можно себе представить. Он только и делал, что устраивал великолепные праздники, зато теперь его никакими силами не выманишь из замка Тюдор, которым он владеет в Суссексе. Звуки скрипок, игравших на балах, сменило чтение вслух классиков. И должна сказать, что классики действуют на меня усыпляюще, несмотря на прекрасный звучный голос моего мужа. Поэтому время от времени я приезжаю развлечься в Лондон. Не так часто, как мне хотелось бы, – ведь он не может без меня обойтись...

– Как я его понимаю! Он не должен был бы отпускать вас от себя ни на секунду! Позвольте вам представить моего друга Адальбера Видаль-Пеликорна, известного французского египтолога.

– Здравствуйте, сударь, приятно познакомиться. Египтолог – это всегда любопытно, хотя англичане в этой области преуспели куда больше французов!

– Скажем, что у них было больше возможностей, леди Риббсдейл, – нежно проворковал Адальбер. – Что же касается существа дела, то, насколько я помню, Шампольон, расшифровавший иероглифы, был француз.

– Да, но это было давным-давно! И потом, его Розеттский камень хранится здесь, в Британском музее... Но коль скоро это ваша профессия, что же вы делаете в этой гостиной? Моя дочь Элис сейчас в Египте вместе с нашим другом лордом Карнавоном и непосредственно наблюдает за раскопками в Долине царей.

– Ваша дочь археолог?

– Избави бог от такого ужаса! Что вы?! Неужели вы можете представить себе, что она копается в песке? Нет, она просто увлекается этой страной, верит, будто жила там в одну из прошлых жизней. Она считает себя дочерью верховного жреца Амона, которая сделалась последовательницей солнечного культа Эхнатона. На этой почве ее мучают совершенно необычные кошмары.

Словесный поток продолжался бы до бесконечности, если бы не вмешательство герцогини. Она поднялась и мягко, но решительно сообщила, что считает своим долгом познакомить вновь пришедших с другими гостями.

– Вы будете сидеть рядом за столом, – пообещала она леди Риббсдейл в качестве утешения. – И успеете наговориться.

Герцогиня взяла князя под руку, чтобы обойти с ним гостиную, а он просто похолодел, представив себе, какие крестные муки предстоят ему за обедом. Занятый своими мыслями, Альдо безучастно поприветствовал с десяток самых разных людей и опомнился, только любезно пожимая руку Морицу Кледерману...

– Очень рад знакомству, – произнес швейцарский банкир без тени тепла в голосе. – Эту счастливую неожиданность я ценю по достоинству. Мне кажется, у нас есть общие друзья.

– В самом деле, – согласился Морозини, вспоминая, что на церемонии бракосочетания Анельки и Эрика Фэррэлса герцогиня Дэнверс и Дианора Кледерман были самыми почетными гостями. – Полагаю, вы точно так же, как я, сожалеете о трагической судьбе сэра Эрика Фэррэлса... и его молодой супруги.

Что-то вроде любопытства, смешанного с удивлением, зажглось в серых глазах швейцарца.

– Вы считаете, что его супруга ни в чем не виновата?

– Убежден, – твердо ответил Альдо. – Ей нет еще и двадцати, сударь, и в этой драме я считаю ее жертвой...

Огонек любопытства продолжал гореть, а на губах появилась небрежная улыбка, придавшая оттенок мягкой иронии суровому лицу банкира.

– Значит, вам никогда не прийти к согласию с моей женой. Она просто мечтает увидеть на виселице супругу своего старинного друга... Впрочем, я полагаю, что вы знакомы с моей женой?

– Да, я имею такую честь и удовольствие. Могу ли я позволить себе спросить, как она себя чувствует, поскольку, как мне показалось, вы путешествуете один, – произнес Альдо с искренней теплотой.

– Она чувствует себя прекрасно, по крайней мере мне так кажется. Она хотела поехать со мной, но, поскольку речь шла об исключительно важной и сугубо деловой поездке, я предпочел приехать сюда один. И оказался прав. Ей не пришлось дышать тяжелым воздухом преступления, жертвой которого пал несчастный Хэррисон.

– Вас привлек сюда алмаз Карла Смелого?

– Да. Впрочем, как и других... и вас, как я полагаю. Я думаю задержаться здесь в надежде, что алмаз скоро найдут.

– Представьте себе, я тоже. Я бесконечно доверяю профессионалам из Скотленд-Ярда.

Приглашение к столу прервало их разговор. Впрочем, Альдо с герцогиней уже успели обойти всех собравшихся гостей, и потому Морозини покорно направился к леди Риббсдейл, с тем чтобы предложить ей руку и отвести к столу.

Но действительность превзошла все ожидания и оказалась еще плачевнее, чем представлял себе Альдо. Как только они уселись за великолепный стол красного дерева, чью сияющую поверхность украшали островки ваз из безупречного английского фарфора, игравшего всеми цветами радуги хрусталя и позолоченного серебра, которые цвели самыми роскошными и изысканными цветами, леди Риббсдейл стала расспрашивать Альдо о его торговых делах и даже о подробностях его личной жизни. Вдобавок второй его соседкой оказалась хозяйка дома, и поэтому князь был вынужден отдать должное каждому из подававшихся блюд: прозрачному жидкому супу, в котором непонятно что плавало, пережаренной баранине с недожаренной картошкой, политой вдобавок мятным соусом, который он терпеть не мог, а затем