– А он-то как там оказался?

– Я вам расскажу. Граф Прованский, не имея возможности лично следовать за Фридрихом Вильгельмом и герцогом Брауншвейгским, послал к ним своего самого верного последователя маркиза де Понталека. Вы с ним знакомы?

– С давних пор. Мы с маркизом друзья.

– Чего нельзя сказать о де Баце. Барон прибыл в ставку герцога накануне так называемого сражения с подложными документами, переодетый. Он спровоцировал де Понталека, вызвал его на дуэль и вонзил ему шпагу в грудь.

– Маркиз мертв?

– Я только сказал, что удар пришелся в грудь, по счастью, сердца он не задел. Де Понталек выздоравливает. К счастью, с ним был еще один из наблюдателей графа Прованского, который, как известно, никому не доверяет. Именно этот человек и рассказал о том, что произошло. Но это еще не все!

Барона де Баца сопровождала молодая американка, очень соблазнительная особа по имени Лаура Адамс. Барон определенно привез ее с собой для того, чтобы эта дама соблазнила герцога. Судя по всему, американской мисс это удалось. Между де Бацем и герцогом произошло весьма бурное объяснение. Барон уговаривал принца продолжать наступление на Париж, взять столицу и освободить короля. Но ему удалось лишь вырвать у герцога орден Золотого руна. Свою спутницу де Бацу пришлось оставить в замке.

– Вот это уже интересно! Если герцог Брауншвейгский так дорожит этой женщиной, то она может быть нам полезной. Американка! Весьма оригинально! Герцог по натуре коллекционер, он не мог остаться равнодушным к такой... гм... редкости!

– Теперь нам уже этого не узнать. Красотка сбежала от него в ту ночь, когда герцог покидал замок Анс. И потом, мисс Адамс нисколько не интересует графа Прованского. Брат короля хочет получить орден Золотого руна. Он бы его очень утешил при нынешнем положении дел.

– Согласен, ситуация крайне запутанная... Кстати, принц все еще в Кобленце?

– Нет. Сейчас он направляется в Дюссельдорф вместе с монсиньором д'Артуа. Принц-архиепископ дал понять своим племянникам, что они больше не могут оставаться у него. Во всяком случае, ради их же собственной безопасности. Французы из Рейнской армии начали наступление, а Дюмурье отправился в Бельгию, откуда он намеревается изгнать австрийцев. Но случайности войны могут изменить все в одну минуту, поэтому граф Прованский не отчаивается и все еще надеется когда-нибудь получить корону Франции в соборе Реймса. Вы знаете, что уже принято решение о суде над королем?

– Я вообще ничего не знаю! Вот уже десять дней, как я не получил ни единого письма. Итак, они собираются его судить? Я ждал чего-то подобного... И, разумеется, они вынесут ему приговор?

– Да, но к чему его приговорят? К изгнанию? Определенно нет! Это слишком опасно. К пожизненному заключению? Это создаст множество проблем...

– Они приговорят его к смерти, это ясно!

Тяжелые веки скрыли зеленовато-желтые глаза иезуита.

– Это стало бы наилучшим решением... для всех. Но это не так просто. О законах королевства больше говорить не приходится. «Помазанник божий»... Эти слова забыты. Об оскорблении его величества, за которое неосторожного приговаривали к страшной казни, никто не вспоминает. Только конституция гарантирует неприкосновенность короля.

– Прошу вас, не употребляйте при мне этого слова! – рассердился д'Антрэг. – С тех пор как Людовик подписал эту конституцию, он перестал быть королем и для меня, и для моих друзей! И к тому же его низвергли!

– Свободный и прогрессивный ум, несомненно, прекрасен! Но, мой дорогой друг, Людовик остается королем еще для очень многих людей. И даже в новом Национальном собрании есть если не его явные сторонники, то хотя бы те, кто не станет голосовать за смертный приговор королю. Такое голосование будет сродни отцеубийству...

– Но только не для Филиппа Орлеанского, который теперь называет себя Филипп Эгалите, Филипп Равенство. Этот субъект до сих пор рвется к трону!

– Он его никогда не получит! Даже народ, перед которым он так заискивал, отдаляется от него. Очень скоро Филипп Эгалите начнет вызывать подозрения. И эти подозрения станут еще весомее, когда король умрет. Всегда найдутся люди, которые вспомнят, что он принадлежит к королевской семье.

Народ нашел себе великолепную игрушку, которая позволяет ему следовать самым низменным побуждениям. Но в самой глубине души эти люди остаются суеверными, они боятся быть проклятыми. Настанет время раскаяния. Людовик – человек добрый, справедливый, преисполненный сочувствия. Народ любил его и любил бы до сих пор, если бы король не попал под влияние Марии-Антуанетты. Королева никогда не была француженкой. Она ни разу не выезжала дальше Версаля и Парижа, если не считать бегства в Варенн. И народ презирает ее с такой силой именно потому, что когда-то поддался ее очарованию.

– Народ в этом не одинок, и нам с вами это отлично известно. Могу ли я, в свою очередь, задать вам вопрос – что же нам делать?

Иезуит оперся локтями о кресло и сложил перед собой пальцы домиком.

– О, это совсем просто! Чтобы граф Прованский мог в один прекрасный день вернуться в роли миротворца и доброго отца семейства...

– Которого у него нет! – рявкнул граф д'Антрэг. – Он бессилен!

– Господи, насколько вы становитесь неприятным, когда отпускаете эти ваши сугубо физиологические замечания как раз в тот момент, когда мне удается воспарить на крыльях мечты! Итак, я повторяю, чуть изменив формулировку, – чтобы граф Прованский мог вернуться в роли отца всех французов, христианина, готовый всех простить, королевскому дому Бурбонов потребуется мученик! Следовательно...

– Единственный мученик? Принц никогда не удовольствуется ролью регента!

– Надо все задачи решать по очереди. Я много размышлял о том, что выстроенное на руинах зачастую бывает крепче нового! И не забудьте про орден Золотого руна! Это символ, согласен, но он имеет огромную материальную ценность, а наши принцы почти разорены...

Вошел Лоренцо и доложил, что обед подан и госпожа графиня ждет.

– Наконец-то приятная новость! – воскликнул отец Анжелотти.

Мужчины вошли в большой зал, чьи низкие своды так хорошо хранили прохладу летом, но не давали избавиться от сырости зимой. Так как стояла осень, то в столовой зажгли камин, скорее для уюта, чем для тепла. Но стол был отлично сервирован, и на губах иезуита появилась довольная улыбка. Их встретила госпожа д'Антрэг, сменившая переливчатый атлас на черный шелк, словно она приехала с визитом к папе римскому. Она присела в реверансе и поцеловала руку иезуиту, как будто тот был епископом или настоятелем монастыря.

Но отец Анжелотти оказался весьма восприимчив к скромной лести бывшей оперной певицы, и Антуанетта заслужила одобрительную улыбку мужа, тем более что она догадалась не приглашать к столу юного Сурда. Молодой человек, сын бывшего лейтенанта полиции, досыта накормленный, уже спал в одной из многочисленных комнат.

Они пообедали в приятной обстановке. Анжелотти рассказывал хозяйке дома о том, что происходит при находящемся в эмиграции дворе. О каждом из придворных он говорил с такой заботой, словно они были его родными детьми. Ведь надо же было как-то отблагодарить графиню за ее гостеприимство! И бывшая певица оценила рассказ. Она ворковала, смеялась, кокетничала. Ее лицо напоминало мордочку довольной кошки над миской со сливками. Антуанетта всегда очень радовалась, когда с ней обращались, как с настоящей аристократкой. К несчастью, такое удовольствие редко выпадало на ее долю.

Но даже самые приятные моменты проходят. Они выпили кофе, любуясь горным пейзажем. Вблизи горы были зелеными, чуть дальше становились синими, а на горизонте высились пики в белоснежных шапках. Затем аббат Анжелотти позволил себе вполне заслуженный отдых в приготовленных для него апартаментах, чьи толстые стены приглушали его громкий храп. Госпожа д'Антрэг отправилась на кухню, чтобы обсудить с поваром меню ужина. А граф вернулся на свою лоджию.

Он разорвал письмо, которое начал писать де Лас Казасу, и принялся за другие послания, где строчки на листе располагались на достаточном расстоянии друг от друга. Сначала речь шла о мифической семье,