Императора он сам открывал полонез в паре с хозяйкой, а на придворных балах и в общественных собраниях (Дворянском собрании, Английском клубе и прочее) – со старшей по положению мужа гостьей; если на балу присутствовала Императрица, она шла в первой паре с хозяином дома или старшим по положению кавалером, например, старшиной дипломатического корпуса, а Император шел во второй паре. Затем обычно следовал вальс, потом мазурка, а за мазуркой мог следовать контрданс или кадриль, где по правилам могли танцевать лишь 4 пары; дамы сидели, ожидая своей очереди, а кавалеры стояли за спинками их стульев. Впоследствии контрданс стали танцевать все гости разом, для чего и выстраивались в две колонны. Если позволяло помещение, контрданс заканчивался галопом, в котором танцующие вихрем мчались через все комнаты. Обычно бал заканчивался котильоном, танцем-игрой со множеством туров, вынуждавшим танцующих ожидать своей очереди на стульях. Мог быть и иной набор и порядок танцев. Например, сестра Н.В. Станкевича вспоминает: «В те времена еще танцевали охотно гросфатер и экосез, танец, который любили протанцевать и старики, вспоминая свою юность.
Пары танцующих гросфатер проходили через весь дом со смехом и шумом, шагая под ускоренный темп музыки. Пускаясь в экосез, спешили выстроиться в два ряда, и пара за парой пролетали посередине; тут не отставали и старики...» (104, с. 392).
Порядок бала, то есть последовательность танцев, определялся распорядителем бала, избранным хозяйкой, и указывался на маленьких карточках, вручавшихся каждой даме при входе. Равным образом регулировался и порядок приглашений. Кавалеры заранее приглашали дам на тот или иной танец, что фиксировалось дамами в карнете, маленькой изящной записной книжечке, висевшей с золоченым карандашиком на цепочке на кушаке, вырезе платья или на запястье: ведь сбой мог привести и к дуэли кавалеров-соперников. Маменьки и тетушки внимательно следили, с кем танцует питомица и сколько раз: если кавалер пользовался дурной репутацией, то следовал выговор, а три танца, исполненные с одной дамой, накладывали на кавалера очень серьезные обязательства, и если в дальнейшем за таким подозрительным постоянством не следовало предложение руки и сердца, это накладывало на даму в глазах света пятно.
Непременной принадлежностью бала были букеты цветов: при котильоне некоторые фигуры требовали выбора «качества», определявшегося цветом. Букетики эти закреплялись на вырезе платья или у кушака.
Так что бал был отнюдь не шуткой.
Помимо обычных балов и танцевальных вечеров (отличавшихся меньшим сбором гостей), устраивались столь же грандиозные костюмированные балы, маскарады. Для них нередко специально шились в высшей степени роскошные, усыпанные бриллиантами костюмы турок, маркиз, арапов и так далее. Впрочем, дамы могли являться в маскарад в простом домино, широком глухом платье, и в маске, а кавалеры – только в маске. Маскарады отличались большей свободой нравов, так что скрывавшиеся под масками дамы могли интриговать кавалеров, то есть попросту заигрывать с ними. Свобода простиралась настолько, что на придворных маскарадах дамы могли интриговать Императора, разумеется, появлявшегося здесь без маски.
Иногда маскарады принимали вид грандиозных спектаклей. Так, в 1814 г. в Позняковском театре в Москве в складчину устроен был силами светских дам аллегорический спектакль в честь победы над Наполеоном, для чего A.M. Пушкиным была написана специальная пьеса «Храм бессмертия», где роль России исполняла молодая жена князя П.А. Вяземского, вся в бриллиантах и золоте, а Славу, венчающую бюст Императора – четырнадцатилетняя Бахметьева; платье Вяземской стоило 2 000 рублей, да бриллиантов было тысяч на 600. После пьесы, разумеется, следовал бал и ужин; танцевали до четырех часов утра (24, с. 50). В 1824 г. в той же Москве графиню Бобринскую известили письмом, написанным по- итальянски, что якобы, прослышав о ее гостеприимстве, ее хотят посетить и развлечь около 100 человек цыган, солдат, актеров, прибывших из-за границы. Бал, для которого графиня приказала приготовить все необходимое, открылся появлением лавочки пирожника с чучелом мальчика-продавца, наполненной конфектами, пирожными, ликерами. За нею следовали кадриль из французских солдат и женщин, группа русских крестьян и крестьянок, маркиз и маркиза времен Людовика XIV, маркитант с ослом, кадриль из паломников и паломниц, извозчик с санями и прочие. Каждая группа исполняла особую арию и танцевала танцы своей страны. Это шествие затянулось с 10 часов до полуночи, затем опять-таки последовал бал и танцевали до 6 часов утра. Присутствовало около 150 человек. (24, с. 86).
Подобного рода мероприятия меньшего масштаба назывались живыми картинами. Одетые в изящные полупрозрачные платья или легкие туники молодые дамы и девицы застывали перед зрителями в сложных группах, символизировавших какое-либо историческое событие или мифологическую сцену, зрители же должны были разгадать ее. Живые картины позволяли продемонстрировать в весьма рискованном туалете достоинства фигуры, принимая при этом наиболее выгодные позы.
Устраивались, наконец, и просто любительские спектакли, в которых единственно и дозволялось участвовать представителям дворянских, иногда аристократических фамилий. Равным образом устраивались концерты, где выступали или светские люди, или нарочито приглашенные иностранные и русские музыканты и певцы; иногда такие концерты устраивались в благотворительных целях специально для небогатых профессиональных артистов, например, иностранцев, попавших в трудное положение. Например, И.М. Корсакова в Москве устроила в своем доме концерт слепому скрипачу Рудерсдорфу, а потом поселившейся у нее певице Бургонди; мест в зале было 125, а билеты раздавались самой хозяйкой, «кому по золотому, кому по 10 рублей, глядя по людям» (24, с. 68-69). Такие концерты для дворянства были единственной возможностью продемонстрировать свои таланты: выступление на профессиональной сиене покрыло бы фамилию несмываемым позором и в тех редчайших случаях, когда люди из общества рисковали выйти на публичную сцену, они должны были скрываться под псевдонимом. СТ. Аксаков, обладавший артистическим чутьем и великолепно декламировавший, вспоминал, что жена М.И. Кутузова, видевшая его на любительской сцене, «изъявила мне искреннее сожаление, что я дворянин, что такой талант, уже много обработанный, не получит дальнейшего развития на сцене публичной» (4, с. 287).
После бала непременно следовал ужин, для чего в приличном доме и существовала огромная столовая, вмещавшая десятки людей.
В столовой вдоль всей комнаты стоял предлинный стол-»сороконожка» с двумя рядами стульев. Как определенному ритуалу подчинялись балы, так существовали и правила размещения людей за столом. На «верхнем», то есть противоположном входу конце стола, во главе его, сидели хозяин и хозяйка, по правую и левую руку от которых размещались наиболее почетные гости. Далее гости рассаживались «по убывающей»: каждый знал свое место, знал, после кого и перед кем ему садиться. Это был довольно щекотливый вопрос, иногда вызывавший неудовольствия. На «нижнем» конце, возле входа, сидели лица с самым низким статусом; например, когда за общий стол с определенного возраста допускались дети, они сидели I на нижнем конце вместе со своими гувернерами, гувернантками, боннами и учителями.
При входе в столовую по сторонам двери стояли два больших стола, один с закусками (разного вида икра, сыры, соленья, рыба) и хлебом, другой с водками. Еще раз напомню, что в ту пору пили как «очищенную», так и, гораздо чаше, перегнанную на почках, травах, цветах и кореньях водку, что считалось и более вкусным, и более полезным для здоровья: длительные и сытные обеды требовали предварительной подготовки. Они пили водки (пенник, полугар, третное, четвертное вино, наконец, самую дешевую сивуху, плохо очищенную от сивушных масел и потому «сивую», белесоватую, и перегар – практически отходы от винокурения), а мы пьем водку, налитую «из одной бочки», несмотря на пестроту наклеек, зависящих исключительно от фантазии изготовителей, а не от качества. Крепость старых водок была различна, пока по рекомендации Д.И. Менделеева при введении винной монополии не установили единый 40-градусный стандарт. Например, полугар назывался так,, потому что при измерении его крепости (это мог сделать в торговом заведении любой покупатель) выгорала ровно половина его объема. Интересно, сколько спирта выгорит из современной водки? Однако, при высокой крепости водок, ценилась в то время не она (третное, разбавленное на треть, и особенно четвертное вино, называвшееся в народе сладкой водочкой или бабьим вином, были слабыми), а качество, «питкость», мягкость водки.
Итак, мужчины перед обедом подходили к столам и, выбрав какую-либо закуску, выпивали одну, много две рюмки водки из многочисленных небольших графинчиков. Выставлять водку в штофах и бутылках считалось верхом неприличия. Более водки в приличном обществе не пили, поскольку на стол выставлялись виноградные вина, а вставать из-за стола хотя бы вполупьяна при дамах считалось очень неприличным. За каждым стулом стоял лакей с салфеткой на руке, который должен был сбоку, не мешая обедающим,
