— Что этот человек делал в Риме? Как его имя могло попасть в списки?

— Не знаю, — отвечал Луций с плохо скрываемым раздражением. Его злили подобные расспросы: интересно, какое отношение это имеет к существу дела?!

— Его тяжело ранили?

— Крови было достаточно много.

— Раненый и две женщины… — с сомнением произнес Марк Ливий.

— Рабыни сказали, что к исчезнувшей служанке в тот же вечер приходил ее дружок, гладиатор. Возможно, они убежали вчетвером?

— Гладиатор? — повторил Децим. — А чей?

— Кто знает! Сейчас чуть ли не каждый богатый римлянин имеет собственный гладиаторский отряд.

— И ты ничего не заподозрил, Луций? — сказал Марк Ливий.

— Я? А ты?! — неожиданно взвился тот. — Вы все скрывали от меня его имя! Я даже не знал, кто… — Он осекся и замер, сжав пальцы в кулаки. Внезапно прорвавшаяся в голосе мстительная свирепость удивила его самого.

Марк Ливий пожал плечами и произнес со всегдашним достоинством:

— Я не думал, что это так важно для тебя. Обычное девичье увлечение…

Луций вспомнил лицо Ливии каким оно было вчера, когда он говорил с нею в последний раз. Она отвечала ему, не отводя глаз, в то время как в ее спальне прятался этот…

И он вскричал, не помня себя:

— Девичье увлечение?! Как бы не так! Да она спала с ним еще до нашей с нею свадьбы!

Мгновение назад Луций не собирался произносить этих слов. Теперь он сидел, несколько отрезвленный и слегка освободившийся от того страшного груза, какой представляли собою столь долго сдерживаемые чувства. Теперь они наконец хлынули на волю, но он не двигался, придавленный теперь уже другим бременем — сознанием непоправимости случившегося, — сидел, глядя на свои бессильно упавшие на колени дрожащие руки.

Марк Ливий молчал. Никто и никогда еще не видел у него такого выражения лица. Словно он только что потерял одну из своих твердынь, тех, на каких покоился его мир. На свете нет ничего незыблемого, но не все это понимают, а кто понимает, зачастую не может принять…

Несколько секунд Марк Ливий пристально смотрел на Луция, потом перевел взгляд на сына: Децим сидел, изумленно вытаращив глаза. Тогда отец Ливий глухо произнес:

— Я не знал. Мы не знали. Если б только я догадывался, ни за что не отдал бы ее тебе.

«Конечно! — хотел воскликнуть Луций. — Ты выдал бы ее за того, другого, ведь он был и молод, и красив, и богат!»

— Теперь поздно об этом говорить, — сухо произнес он.

— Ты хочешь вернуть Ливию обратно? — спросил Марк Ливий. — Или мне взять поиски на себя?

— Я еще не решил, — уклончиво произнес Луций. — Она оскорбила и опозорила всех нас.

Глаза Марка Ливия совсем потемнели, на лице ярче обозначилась сеть страдальческих морщинок.

— Ты можешь развестись с нею, но сначала ее надо найти. Ты еще никому не сообщал?

— Нет.

— Нельзя доводить до сведения претора, — заметил Децим, — Ливию могут обвинить в пособничестве проскрибированному.

— Лучше нанять отряд людей, которые занялись бы отдельными поисками, причем сделать это побыстрее, пока нас не опередили солдаты триумвиров, — сказал Марк Ливий.

— Кстати, — промолвил Децим, обращаясь к Луцию, — позволь узнать, а где ты был этой ночью? Почему оставил Ливию одну?

Луций стиснул зубы. Он в сотый раз пожалел о том, что позволил Дециму присутствовать при этой беседе. Но поскольку здесь находился Марк Ливий, он взял себя в руки и спокойно ответил:

— Она попросила позволения ночевать в одиночестве. Она жаловалась на плохое самочувствие…

— Полагаешь, они сговорились заранее?

— Нет, не похоже.

— Конечно, они попытаются выбраться из города, — сказал Марк Ливий. — Как думаете, может Ливия обратиться за помощью к подругам или знакомым?

— Вряд ли, — ответил Луций.

— Да. Попытается найти пристанище на одной из наших вилл? Сомневаюсь…

— А если они поедут в Этрурию, туда, где живет этот Гай Эмилий? — предположил Децим.

— Что им там делать? — В глазах Луция Ребилла вспыхнул нехороший огонек. — Ему уже ничего не принадлежит. Распоряжение о конфискации наверняка было отдано сразу же, как только…

Он замолчал, случайно натолкнувшись на взгляд Марка Ливия, глубоко задумчивый, отрешенный. Отец Ливий пытался что-то понять, измерить глубину какой-то пропасти, что-то решить для себя. Наконец этот немолодой, многое повидавший патриций вымолвил тяжело и устало:

— Мы их найдем. Ливия никогда не путешествовала, у нее мало жизненного опыта, она плохо представляет, что нужно делать… Гай Эмилий ранен. Рабы… — Он пожал плечами.

Луций поднялся с места:

— Я сам займусь поисками. А если мне понадобится помощь, обращусь к вам.

Он прочитал в глазах отца Ливий одобрение своему решению.

— Какой приказ ты отдашь людям?

— Задержать Ливию; всех, кто будет с нею, убить на месте, — не колеблясь, отрезал Луций.

Немного помедлив, Марк Ливий сказал:

— Позволь мне первым поговорить с нею.

— Нет, — непреклонно произнес Луций, — это сделаю я.

…Утро было очень чистым и ясным: ни облачка в вышине, ни струйки тумана, только прозрачный золотистый свет теплого солнца. Легкое, точно чье-то сонное дыхание, дуновение ветра шевелило густой кустарник, вдали темнели силуэты деревьев. Это была окраина города, близ Кампаниевой дороги — чрезвычайно ненадежное для убежища место.

Гай Эмилий лежал на расстеленном на земле плаще, Ливия сидела рядом. Тарсия беспокойно прохаживалась взад-вперед, сцепив пальцы, кусая губы: Элиар ушел довольно давно, и его все не было. Временами она украдкой поглядывала на госпожу, но не произносила ни слова. Ливия тоже молчала.

Гай Эмилий не двигался. Он пребывал в сознании, но лежал как труп, в его взоре была пугающая, тяжелая неподвижность, неподвижность отчаявшейся души. В одночасье познать смерть и в то же время остаться живым! Прежний Гай Эмилий умер, а действительность, в которой существовал нынешний, превосходила самый кошмарный сон. Вчера он был здоров, он думал, надеялся, мечтал, верил, любил, он был сыном и преемником своего отца, имел богатство, имя, обладал правом жить на этом свете, сегодня же рухнул в бездну, его раздавили, подмяли под себя, обесчестили, он стал бесполезным, жалким, преследуемым, презираемым, нищим… Он уже умер, это какие-то остатки жизни, ведь его все равно убьют… и даже люди, которые его окружают, не люди, а… тени! Он закрыл глаза. Ему было больно видеть лицо Ливий, полное темного упорства и светлой надежды, лицо человека из другой жизни, другого мира. Несколько часов или даже минут рядом с нею, а потом…

Вдали взвилась в небо стайка вспугнутых птиц, одна, вторая… Ливия насторожилась. Отныне всюду, из-за каждого куста ей чудился чей-то пристальный, изучающий, выслеживающий взгляд. И вот зашуршали чьи-то шаги, после чего раздался приглушенный возглас:

— Это я!

Тарсия издала радостный вопль и бросилась вперед. В следующий миг Элиар вынырнул из-за кустов. Он не обнял гречанку — его руки были заняты: в одной он держал корзину, с какими ходят за покупками рабы, другой придерживал полу плаща, под которым, как выяснилось позднее, прятал меч. Гречанка узнала оружие некогда убитого Элиаром римского воина.

— Где ты был? Что тебе удалось узнать?