Официант принес вино. Сделав глоток, Коллин улыбнулся.
– Неплохо, – заявил он. – Совсем неплохо.
Эшли собралась было зайти с другой стороны, затем передумала. Возникло отчетливое ощущение, что ее вопросы останутся без ответа. Сейчас, во всяком случае. «Хорошо, я готова подыграть тебе. Оставим это, пока не прояснится, чего ты хочешь от меня», – решила она.
В целом вечер прошел очень приятно. Отказ Коллина беседовать на темы, связанные с ее судебной тяжбой и причиной его интереса к этому событию, не только возбудил любопытство Эшли, но и заставил ее разволноваться. Почувствовав это, Коллин приложил все усилия, чтобы успокоить даму, перейдя к более безопасным, тем не менее интересным темам. Таким, как искусство в целом и нынешние выставки на Бродвее.
Оба были приятно удивлены, обнаружив, как часто совпадают их мнения. И все же Эшли, наверно, была удивлена больше. Удивлена тем, что этот вечер доставляет ей истинное удовольствие. «С тех пор как умер Брендон, ничье общество не было мне так приятно, – подумала она и тут же почувствовала, как темное облако печали снова сгущается над ней. – Но мне действительно хорошо с Коллином Девереллом. Или все дело в его ненависти к Холлистерам, на которую он намекал?»
За десертом он спросил, когда можно рассчитывать увидеться с ней снова.
– Я знаю одно чудесное местечко на Лексингтон-авеню. Там, если не считать Рима, самая лучшая лазанья в мире. – Коллин знаком велел официанту подать счет.
Эшли рассмеялась.
– Лазанья! Господи, вот уже много лет я не ела по-настоящему хорошую лазанью, – призналась она. – Мои детство и юность прошли в Калифорнии, и мать часто готовила ее. Используя, конечно, рецепт наших итальянских предков…
Коллин, казалось, искренне удивился.
– Вы итальянка?
– Не в меньшей степени, чем если бы я родилась на берегах Арно. Мои предки прибыли сюда из Тосканы примерно три поколения назад.
– Моя мать тоже была итальянкой, родом из Милана, – сказал Коллин, протягивая официанту кредитную карточку. Воспоминание о матери заставило его улыбнуться. – Самая прекрасная женщина, которую мне когда-либо приходилось встречать.
– И она тоже готовила лучшую лазанью в мире, если не считать Рима? – улыбнувшись в ответ, спросила Эшли.
Это предположение заставило Коллина громко рассмеяться.
– Моя мать никогда даже близко не подходила к кухне. А если бы ей вздумалось сделать это, отец, несомненно, принял бы все меры, чтобы такое никогда больше не повторилось. – Коллина явно забавляла сама мысль о том, что его мать могла – подумать только! – заниматься стряпней. – Нет, она не готовила, не стирала и, Боже избави, не меняла своим детям пеленок. И все же она была хорошей матерью. Замечательной матерью.
Слушая, Эшли не сводила с него глаз. Возникло ощущение, что сейчас он приоткрылся ей со стороны, видеть которую мало кому было позволено. Она знала о нем лишь то, что рассказывали Диана и Мелани, словом, очень мало. И все же с самой первой встречи ее не покидало странное чувство, что в сердце своем этот человек одинок. Что он мало кому доверяет и почти не имеет близких друзей. И вот она сидит здесь, обедает с ним, и ей кажется, может быть, без особых оснований, что Коллин Деверелл очень человечен, раним и совсем не похож на того блестящего, искушенного в житейских делах светского льва, каким его воспринимает публика.
– Вы, наверно, были особенно близки с матерью, – сказала Эшли.
– Да. Я любил обоих родителей, но с матерью всегда был более близок.
– А как сложились ваши отношения с братом? – спросила она. – Диана рассказывала, что вы близнецы. Близнецы, если не ошибаюсь, обычно бывают очень близки?
– Обычно, – ответил Коллин натянуто, избегая ее взгляда. Вернулся официант, и Коллин нацарапал подпись на квитанции со своим именем и номером кредитной карточки. – Но не в нашем случае. Тот факт, что мы близнецы, сделал нас не ближе, чем если мы были совершенно чужими друг другу. Все, что у нас с Джастином общего, это родители и внешность… Вы так и не ответили мне, Эшли. Как насчет завтрашнего вечера?
Она кивнула.
– Буду счастлива разделить с вами лучшую лазанью в мире, если не считать Рима.
– У нее не возникло ни малейших подозрений, – заверил Коллин Генри Гаррисона. Они находились в библиотеке вдвоем, старый дворецкий был заметно обеспокоен.
Поднявшись с кушетки, Коллин ленивой походкой направился к бару. Золотой медальон с фениксом, с которым он теперь не расставался, блеснул в свете ламп, хорошо заметный на фоне толстого зеленого свитера.
– Она почти не проявила любопытства. Но все же, думаю, пока не следует снова заводить разговор о ее судебной тяжбе.
– Вы уверены? – озабоченно спросил Гаррисон.
– Ты знаешь меня, Генри, – с усмешкой ответил Коллин, наливая себе вина. – Я готов рисковать, верно. Но никогда не делаю этого без необходимости.
– Всякий может ошибиться.
– Времена роковых ошибок для меня остались позади. – Коллин снова устроился на кушетке с бокалом в руке. – Жаль только, что приходится торопиться. Однако, судя по информации Билла, дело близится к развязке. Необходимо что-то предпринять в самое ближайшее время.
