Ирена открыла ее, достала документы и первая передала их пани Мыльской. Пани Мыльская отсчитала деньги, дело было улажено.
Когда двери за визитерами закрылись, по лицу пани Ирены пошли красные пятна, она задыхалась от ненависти.
— Гонец к Вишневецкому уехал?
— Но разве история не закончена?
— История только начинается! Если вы тотчас, при мне, не пошлете гонца, я поеду к князю сама! — пани Ирена топнула ножкой.
Город Лубны — гнездо князя Иеремии Вишневецкого — заходился в женских слезах и стонах. Вооруженная рать князя сгоняла на площадь горожан — пусть старый и малый испытает ужас кровавой расправы.
Был возведен помост, приготовлена плаха, и палач, в красном одеянии, с капюшоном на голове, скрывавшем лицо, ждал сигнала — начинать работу. Работа предстояла тяжкая. Нужно было предать смерти три дюжины мужского полу от пятнадцати до семидесяти лет, жителей села Горобцы, бывшего села. Князь Иеремия не только спалил хаты, но и само место трижды перепахал.
Бунтарей поставили лицом к помосту.
Иван Пшунка глядел сверху на этих людей, здоровых, живых, и неведомая сила шевелила ему волосы под красным колпаком. Среди осужденных на казнь были старики и совсем еще молодые хлопцы.
— Крушить надо! — бормотал Иван Пшунка, вцепившись обеими руками в топорище. — Поляков надо крушить. Кинусь вот сей миг. Хоть одного, да прикончу.
Гайдуки втащили на помост первую жертву. Старый сломленный человек покорно положил голову на плаху.
— Чего ждешь?! — подтолкнул палача шляхтич, которому князь приказал следить за исполнением казни. — Чего ждешь? Вон их сколько!
Пшунка сделал два шага к плахе, поднял топор, зажмурился… Ударил!
Бедный человек закричал. Хлестала кровь. Пшунка отшатнулся было прочь, поскользнулся, еще ударил. Человек закричал пронзительнее. Третий удар! Голова стукнулась о помост, покатилась.
— Помучь, помучь их, скотов! — похвалил шляхтич Пшунку.
Гайдуки волокли здоровенного детину. Тот упирался, падал. Его били ногами, тянули за волосы по ступеням, по шершавым доскам помоста, и, видно, веревки перетерлись. Здоровяк порвал их, отшвырнул от себя гайдуков, его опять схватили, но он успел вцепиться в красный колпак палача. Одежда на палаче затрещала, колпак лопнул, и вот стоял Иван на видном своем месте перед всем народом.
— Да ведь это же — Пшунка! — закричали люди в ужасе. — Пшунка! Христо-о- опродааавец!
— Руби! — услышал палач окрик шляхтича. — Руби!
— Христопродавец! — выворачивая глаз, хрипел мужик, прижатый наконец к плахе. — Я к тебе еще приду!
Пшунка ударил. Он видел, куда бьет. Все получилось с одного раза.
— Давай живей! — крикнул он гайдукам.
— Ирод! Ирод! — кричала площадь.
— Ирод! Ирод! — кричали осужденные на смерть.
— А я-то жалел вас! — завопил Пшунка, мечась по своему помосту. — Я вам покажу — ирод! Я вам покажу!
Он прыгнул наземь и стал кромсать топором сплеча, куда попало, только бы по живому.
— Руби! — дал знак своре гайдуков шляхтич — исполнитель казни.
Дело было кончено в минуты.
— Ты — прирожденный палач, — сказал князь Иеремия Ивану Пшунке. — Но ты — варвар. Ты устроил из казни чудовищную резню… Я посылаю тебя в Европу. Ты должен обучиться ремеслу у лучших мастеров своего дела.
Пани Мыльская, ограбленная и разоренная, ехала в Варшаву на своих лошадях и в своем рыдване. И кучер у нее был свой, и двое слуг на запятках тоже свои. В сундуке и под сиденьем рыдвана пани Мыльская везла не серебро и не золото, а овес для лошадей и всяческую снедь для себя и слуг. На поездку у нее и двадцати злотых не нашлось. Просить взаймы было совестно. И так все пороги обила, собирая на выкуп имения из посессии. Спасибо пани Хелене, кошелечек, провожая, сунула, а в кошелечке — тридцать злотых. Так что охранять было нечего, однако пани Мыльская собиралась в путь, как на войну. Слуги на запятках получили по два пистолета да по мушкету, кучеру было дадено три пистолета, себе пани Мыльская взяла полдюжины.
Когда кучер крикнул с козел, что на дороге лежит дерево, пани Мыльская не изумилась и не испугалась.
— Адам! Давай потихонечку через эту канаву и — гони потом что есть мочи!
Засада опешила. Рыдван свернул с дороги достаточно далеко и, главное, не в ту сторону.
— Гей! — вскричала пани Ирена, усаживаясь в седло. — Гей! В погоню!
— Подпускай их ближе, ребята! — приказала пани Мыльская. — Целься наверняка. Адам! Останови-ка лошадей!
Экипаж замер вдруг. Те, что скакали наперерез, оказались вдалеке, а по нападавшим грянул дружный залп. Один гайдук был убит, две лошади ранены.
— Пали! — кричала пани Мыльская и сама выстрелила первая.
Стреляли почти в упор, и теперь бились в агонии еще два человека и одна лошадь.
Пани Ирена была среди тех, кто отрезал путь. С нею было четыре гайдука.
Раздался третий залп.
Пани Ирена оглянулась и увидела, что скачет к экипажу одна. Ее гайдуки улепетывали.
— Бог не оставил нас! — сказала пани Мыльская, оглядывая поле битвы. — Дайте-ка мне ваши пистолеты, хлопцы, я заряжу их сама.
Пока пани Мыльская приводила в порядок оружие, слуги поймали двух коней, обшарили раненых и убитых гайдуков.
— Ну, теперь до Варшавы без шума доедем, — пообещала пани Мыльская.
Пани Хелене приснилось, будто она стоит посредине озера на широком зеленом листе, точь-в-точь на которых греются лягушки. Лист держит, но ей все-таки боязно и стыдно. Листу, наверное, очень тяжело, а по озеру бьет крыльями ветер, вода плещется и вот-вот начнет переливаться через этот лист, а ноги ей почему-то замочить нельзя, почему-то она боится этого. И вдруг — о ужас! — она услышала хруст. Это сломался под водой стебель. Лист начал прогибаться под ее тяжестью, сворачиваться воронкой. Еще мгновение — хлынет вода и… Она сорвала с плеч легкую, как перышко, накидку, метнула ее над собой, ухватилась, и сильный, грубый ветер, стиснув ее, поволок по небу…
Тут пани Хелена проснулась с бьющимся сердцем.
Боже мой! Что за сон?
