– Да… – ответил Крэншо, придав голосу вопросительную интонацию, словно хотел знать, почему я спросил.

– Значит, вы немного знакомы со стилем, логикой или, если позволите, способом, каким организуется правильный сценарий, в котором прописываются все кадры и диалоги? Правильно?

– Да, имею некоторое представление.

– Вы не думали, что когда-нибудь напишете свой сценарий, ничем не хуже тех, с которыми вы познакомились?

Крэншо развел руками, демонстрируя, что подобные идеи лежат далеко за пределами его амбиций.

– Зарекаться не стану. Думаю, это было бы интересно.

Я уставился на детектива.

– Не станете зарекаться? – медленно повторил я. – Хотите сказать, что…

Тут я себя поймал. Моя левая, поднятая в воздух рука делала то самое движение, о котором Стэнли Рот говорил, будто оно неправильное. Едва не рассмеявшись, я взглянул в направлении стола защиты, желая убедиться, что Рот это заметил. Погруженный в раздумья, он сидел, сложив руки на груди.

Стэнли Рот ни разу на меня не взглянул – ни сегодня, ни на позавчерашнем заседании, во время которого допрашивали Ричарда Крэншо. Быстро обернувшись, я посмотрел на Крэншо. Детектив сидел в ожидании, ждал моего следующего шага. Тут я сообразил, что Крэншо тоже не смотрел на Стэнли Рота, то есть ни разу не взглянул. Стэнли Рот мог быть абсолютно уверен в намерениях этого человека.

– Ваша честь, у меня больше нет вопросов к свидетелю. – Едва Ричард Крэншо привстал со свидетельского кресла, я добавил: – Но я намерен вызвать его позже в качестве свидетеля защиты.

Не отпуская подлокотников, Крэншо вопросительно посмотрел на Анабеллу Ван Ротен. Похоже, та оказалась в не меньшем затруднении. Опустив глаза, Ван Ротен смотрела в раскрытую папку с длинным списком назначенных для вызова в суд свидетелей обвинения.

Встав, Крэншо расправил плечи, не забыв при этом улыбнуться в сторону суда присяжных. Хорошая, открытая улыбка. Впрочем, повернувшись к выходу, детектив выглядел куда более озабоченным. Ему было о чем волноваться, и я полагал, что точно знаю, о чем именно.

Как только за детективом Крэншо закрылась дверь в небольшой и набитый до отказа зал суда, со своего места встала Анабелла Ван Ротен.

– Ваша честь, – объявила она, – народ вызывает Джека Уолша.

Я не знал, действительно ли Анабелла Ван Ротен собиралась вызвать отца Мэри Маргарет Флендерс в свидетели обвинения, но подозревал, что нет.

Уолша слишком распирало, как бы получше выразиться, от собственной важности. Он слишком убедил себя в том, что является такой же жертвой, как и его дочь, чтобы следовать истине. Очевидно, Уолш начнет приукрашивать все подряд, желая предстать в выгодном для себя свете. От адвоката не потребуется слишком больших усилий, чтобы обратить на пользу защите сказанное свидетелем обвинения.

Ван Ротен производила впечатление умной и коварной. Она должна была видеть опасность, но скорее всего решила, что не имеет выбора. Джек Уолш много месяцев раскручивал себя в прессе как главного представителя умершей дочери и единственного, кому она раскрыла свой тайный, но вполне реальный страх. Не стоило напрягать воображение, чтобы представить действия Уолша в случае, если Анабелла Ван Ротен сначала не вызвала бы его как свидетеля обвинения, а потом не смогла бы доказать виновность Стэнли Рота.

Уолш с готовностью занял место свидетеля, продемонстрировав это слишком явно. Свое имя он выпалил прежде, чем Ван Ротен успела его спросить. Голос оказался грубым и неблагозвучным, в нем ясно слышались кипевшие внутри Уолша эмоции.

– Джек Уолш, – повторил он это после того, как Ван Ротен сформулировала вопрос. – Джек Уолш, – сказал он в третий раз, уже нормальным голосом.

Было интересно наблюдать, как, отвечая на следовавшие один за другим вопросы, Уолш постепенно овладевал собой, приходя в нормальное состояние и обретая все большую уверенность. Его ответы, поначалу торопливые, неопределенные и короткие, становились убедительными, уверенными и бесконечно долгими. Он говорил очень долго. Насколько я мог понять, Уолш озвучивал в зале суда все или почти все из того, что произносил на публике, а также то, что он думал про дочь и про Стэнли Рота. Придерживаясь манеры, в которой общаются с самыми близкими друзьями, хотя я сомневался, что у него вообще имелись друзья, он поведал присяжным всю историю несчастной женитьбы и развода, не забыв упомянуть, будто считал – возможно, ошибочно, – что его дочери будет лучше, если отец исчезнет из ее жизни. Он говорил, будто всегда видел в ней что-то особенное и верил, что со временем дочь обязательно станет кинозвездой. Уолш рассказал присяжным, как по прошествии многих лет, проведенных вдали от дома, он наконец отыскал дочь, чтобы рассказать, как все было на самом деле. Рассказать, что он ни за что на свете не бросил бы ее, если бы не сильное желание матери развестись с ним. Уолш также поведал присяжным, что никогда не любил Стэнли Рота и был очень рад, когда незадолго до гибели Мэри Маргарет призналась, что намерена уйти от мужа. Поэтому он ее убил.

Ван Ротен медлила, ожидая, что у меня возникнут вопросы. Поняв, что вопросов нет, она через плечо посмотрела на меня.

– Есть ли у вас возражения? – спросил судья Хонигман.

Я моргнул.

– Простите, – с озадаченным выражением проговорил я. – Видимо, я плохо слушал. Возражения против чего?

Хонигман поднял голову. С интересом заглянув мне в глаза, он попытался выяснить, чем, по моему мнению, я здесь занимаюсь.

– Свидетель только что показал, что жертва преступления собиралась уйти от обвиняемого. Цитирую: «Поэтому он ее убил». Конец цитаты. Желаете возразить?

Я рассмеялся.

– Он так сказал? – Оглянувшись на Ван Ротен, я улыбнулся. – Ваша честь, возражений нет, – сказал я и сел на место.

– А в чем состояла причина, по которой она намеревалась уйти от мужа, Стэнли Рота, обвиняемого в преступлении? – поворачиваясь к свидетелю, спросила Ван Ротен.

Уолш ответил не сразу. Медленно повернувшись, он в упор посмотрел на Стэнли Рота:

– Она сказала, что муж бьет ее и она боится, что забьет до смерти.

Когда Анабелла Ван Ротен объявила суду о завершении ее вопросов к свидетелю, я услышал, как по аудитории прошел едва уловимый вздох облегчения. Показания Джека Уолша, слушать которые начали еще утром, с перерывом на ленч, тянулись до послеполуденного времени. Звуки, время от времени доносившиеся со скамьи присяжных, старавшихся сменить позу и расправить затекшие конечности, становились все более частыми и, несмотря на все попытки делать это тихо, наполняли крошечный зал почти непрерывным фоном.

Хонигман, явно смущенный несоответствием своего служебного помещения, был настроен благожелательно. Как только Ван Ротен закончила с вопросами, он объявил десятиминутный перерыв.

Я встал, чтобы размяться. Ван Ротен, развернувшись в противоположную сторону,