Рот проследил за моим взглядом.

– Этот фильм снял я. – У него была внешность человека, заранее обдумывающего все, что он говорит. – Я был режиссером всех картин с ее участием и всех фильмов студии, снятых более-менее хорошо.

В комнате было темно и прохладно. В полумраке Рот устало сидел за столом, забросив ногу на ногу и скрестив на груди руки. Он не поднимал головы и казался или слишком утомленным, или целиком поглощенным своими раздумьями. Начиная говорить, чуть поднимал взгляд и снова опускал глаза вниз, едва заканчивая фразу. Рот не производил впечатления рассеянного человека – напротив, он с явным вниманием слушал все, о чем я говорил. Проявляя интерес к определенной, казавшейся важной теме, он прищуривал глаза, одновременно кусая краешек нижней губы.

– Мистер Антонелли, я последовал вашему совету и заявил полиции, что уже сообщил им все, что знал, поэтому не вижу никакого смысла в новом допросе.

Он внимательно смотрел на меня. Рот хотел видеть, к какому эффекту приведет выражение его доверия. Нескольких секунд было достаточно.

– Вы по-прежнему уверены, что вас арестуют?

Взгляд Рота снова сосредоточился на мне. Он кивнул:

– Да… Я почти уверен.

– Вы рассказали им все? – Прежде чем он успел ответить, я добавил: – Что в точности вы заявили полиции?

Мы смотрели друг другу в глаза, не зная, в какой степени один из нас может доверять другому и стоит ли вообще говорить о доверии.

– Есть кое-что, о чем я думаю с момента нашего разговора прошлой ночью. Вы – один из самых известных в стране адвокатов по уголовным делам. И вы никогда не проигрывали…

Покачав головой, я прервал его:

– Это неправда. Я проигрывал.

Рот не терпел того, что считал притворной честностью. Наклонив голову, он наградил меня скептическим взглядом.

– Убийство Джереми Фалертона? Сенатора США, метившего в президенты? Когда обвинили черного парня и ни один адвокат в Сан-Франциско не хотел его защитить? Суд присяжных решил, что он виновен, а потом вы нашли настоящего убийцу и спасли невиновного человека. Называете это проигрышем? Я называю подобное хорошим кино.

Хорошее кино? Странное описание того, что едва не стоило человеку жизни.

– Мистер Рот, я проигрывал и другие дела. Хотя тот случай был первым, когда суд присяжных отозвал обвинительный вердикт, вынесенный против человека, на чьей невиновности я настаивал. Можете не считать это поражением. Возможно, кино хорошее. Но если бы вы знали, как именно я нашел убийцу Джереми Фалертона, то вряд ли поверили бы, что все работает так, как нужно.

По его губам скользнула понимающая усмешка. Кажется, я убедил Рота.

– Да, именно. Вы умудряетесь побеждать, даже когда проигрываете. Я думал как раз об этом. Если вы станете моим адвокатом, люди поверят в мою виновность из-за того, что понадобился именно Джозеф Антонелли?

Стэнли Рот прожил жизнь, убеждая залы в том, что действительность такова, какой она показана на экране.

– Мистер Рот, имеют значение лишь факты, которые способно доказать обвинение.

– Я имел в виду – до начала процесса. До предъявления обвинения. – В его голосе появилась и окрепла нотка нетерпения. – Если вы на моей стороне, разве люди не могут подумать: если ему есть что скрывать, значит, он влип в серьезные неприятности?

Рот не терял надежды. Он думал, его не арестуют, думал, полиция вдруг изменит свое мнение и начнет искать убийцу где-то еще. Он опасался, что если наймет адвоката по уголовным делам, то подтвердит подозрения полиции.

– Предположим, вопрос, когда вы меня наймете – если это вообще случится, – на некоторое время останется «за кадром». Вместо этого поговорим о том, что именно произошло в ту ночь. В ночь, когда была убита ваша жена.

Рот вернул обе ноги на пол и оперся локтями о стол. На его лицо вернулось скорбное выражение.

– Я не знаю, что случилось той ночью.

– Когда вашу жену убили, вы находились дома?

Рот тонко чувствовал небольшие вариации смысла. Он также хорошо понимал значение паузы, иногда говорившей больше, чем слова сами по себе.

– Я был в доме. И я не знал, что она дома.

– Она?

– Моя жена.

– Ваша жена?

– Да, Мэри Маргарет.

– Вы не называли ее Мэриан?

– Нет, разумеется, нет.

Рот сказал так, будто не знал другого имени жены, кроме того, под которым она стала известна миру. По скептическому взгляду, которым наградил меня Рот, могло показаться, что, много лет называя жену «Мэри Маргарет», он забыл, что это имя ненастоящее.

– Хотите сказать, вы не знали, дома ли ваша жена? Каким образом вы могли этого не знать?

– Мэри Маргарет вечером ушла на прием. Мои съемки в самом разгаре. Я занимаюсь картиной поздно вечером и рано утром. Прихожу домой часов в одиннадцать вечера и сразу ложусь в постель. Съемочное утро начинается в пять утра, мне нужно вставать в четыре. Я сильно вымотался и не слышал, когда она вернулась. Встав утром, я оделся и сразу ушел.

Сделав паузу, Стэнли Рот отодвинулся от стола, сев немного боком. На нем были удобные цветастые штаны и спортивная куртка однотонного желтоватого оттенка. Из-под расстегнутого ворота серой рубашки выбивались седые курчавые волосы. Казалось, его калифорнийский загар не сойдет никогда. Серые невыразительные глаза меланхолично переходили с одного предмета на другой. Опустив взгляд, Рот добавил:

– Я узнал, что она мертва, когда был на съемочной площадке.

Жестом, совершенно не вязавшимся с обстановкой, он выпрямил пальцы и, казалось, весь ушел в созерцание безукоризненных, коротко остриженных ногтей. О смерти жены Рот сказал без эмоций. До того я полагал, что его поведение было вызвано подсознательным импульсом, нежеланием причинять беспокойство почти незнакомому человеку. Теперь я сомневался, чувствует ли он хоть что-то.

– Ваша жена ушла. Вы отправились спать. Рано утром вы встали, оделись и ушли. Так? – спросил я, вопросительно приподняв бровь. Рот изучающее посмотрел мне в глаза, словно пытаясь увидеть то, что не сумел объяснить. – Вы не заметили отсутствия жены, когда вставали, когда одевались и когда выходили из дома?

Казалось, он испытал облегчение от существования столь простого объяснения.

– Когда я много работаю и должен рано вставать, то сплю в отдельной комнате. – Он прочитал в моих глазах вопрос и кивнул. – Я не говорил, что мы всегда спали раздельно, но иной раз я предпочитал спать один.

Уголки его рта тронула едва уловимая улыбка – ненавязчивый намек на собственное превосходство. Едва я собрался задать новый вопрос, как Рот поднял руку и решительно