– Доктор говорит, вам повезло.

Солнечный свет попадал в комнату через окно в спальне. Я подвинул голову – так, чтобы свет не бил в глаза. В квадратном кресле с низкой спинкой сидел Льюис Гриффин. Попытавшись подняться с подушки, я тут же ощутил в голове пульсирующую боль.

– Повезло? – промычал я, ложась и стараясь по возможности не шевелиться в надежде, что пульсация остановится.

– Позвольте, я немного задерну шторы. Возможно, тогда вам станет легче, – с сочувствием сказал Льюис.

Яркий свет рассеялся, и боль понемногу отступила. Появилась шаткая надежда: возможно, теперь я смогу посмотреть по сторонам, избежав болезненных ощущений. В первый момент я только водил глазами по сторонам, боясь пошевелиться.

Я лежал на большой кровати, укрытый ватным стеганым одеялом. Когда я пошевелился, возникло ощущение, что серые атласные простыни скользят по ногам.

Наверное, удивление отразилось на моем лице. Негромко рассмеявшись, Льюис пояснил, что обычно гостей размещают в другом месте.

– Комната принадлежала дочери, и мы решили, что здесь будет удобнее всего.

Я исхитрился сесть, и Гриффин подсунул мне под спину вторую подушку. Пульсация боли осталась, но теперь ощущение не было таким резким и продолжалось, только если я двигался. Я замер.

– Вы упали довольно неудачно. Удариться о каменный пол – само по себе опасно, но вы умудрились еще и приземлиться на битое стекло. Впрочем, врач сказал, что вам повезло. Полдюйма ниже – и вместо рассеченной брови вы могли лишиться глаза.

Пробежав пальцами по дорожке стежков, я задумался – может ли такой уродливый шрам зажить, не оставив следа? И что я скажу про это в суде? Потом я вспомнил. Скользнув по гладкому атласу, ступни коснулись пола. Движение оказалось слишком быстрым, и через мгновение меня ослепила боль. Стиснув зубы, я уставился в пол. На помощь подоспел Льюис, помогая вернуться на постель.

– Вам нужен покой.

– Я должен встать, – воспротивился я, – чтобы попасть на утреннее заседание. Кстати, который час?

Боль понемногу отступала.

– Сегодняшнее заседание отменили, – успокоил меня Гриффин.

– Отменили? Почему? – тупо спросил я.

Поправив шторы, Льюис впустил в комнату чуть больше света. На шкафчике под зеркалом косо стояла цветная фотография в простой рамке. Снимок изображал девочку- подростка в костюме для верховой езды, державшую лошадь за уздечку.

Льюис пояснил:

– Отменили потому, что вчера вечером с адвокатом произошел несчастный случай. Он споткнулся на лестнице, когда уходил с ужина в одном из частных домов в Лос-Анджелесе, и получил легкое сотрясение.

– Вчера вечером в доме присутствовал и и другие люди, – скептически заметил я. – Вы так уверены, что они не расскажут об увиденной картине: Стэнли Рот убивает своего компаньона Майкла Уирлинга…

Гриффин окинул взглядом комнату. В свое время здесь жила его дочь. Но Гриффин не думал о ней, как не думал о событиях прошлого вечера. Насколько я мог судить по его полному затаенной тоски взгляду, он размышлял о том, что не было связано с чем-то или кем-то конкретным. Скорее, это было раздумье о прожитой жизни – о том, к чему он пришел, и сомнение в истинном смысле этого пути.

Встретившись со мной взглядом, Гриффин сказал:

– Вы совершили храбрый поступок. И ни секунды не колебались. Я восхищен. Вы считали, что спасаете чью-то жизнь. Однако – и это вовсе не умаляет моего восхищения – Стэнли не собирался бить Майкла бутылкой по голове. Он хотел его напугать, – Гриффин пояснил свою мысль прежде, чем я успел возразить, – скорее, даже предупредить. Стэнли вполне мог бросить бутылку – точно так же, как метнул стул. Чтобы разбить ее об пол и напугать сильнее Майкла. Он мог ударить его тем же стулом, но не сделал этого, – настаивал Гриффин. – Мог ударить стулом, обойдя вокруг стола. А он бросил стул в окно. Так?

Он хотел, чтобы я согласился, хотел, чтобы я сказал вслух: его партнер и друг Стэнли Рот, великий Стэнли Рот, не помышлял никого убивать. После того как я своими глазами видел, как стул пролетел над самой головой Майкла Уирлинга, а Рот замахивался бутылкой вина, собираясь докончить дело.

– Я видел. Видел, как Рот швырнул стул. Вовсе не затем, чтобы промахнуться. Я видел, как он потянулся за бутылкой, схватил и занес над головой Уирлинга. Он явно решил бить.

Гриффин сел. Он с готовностью кивнул, соглашаясь явно не с тем, что я сказал, а с тем, что я видел.

– Да, так. Вы видели это или, вернее, думали, что именно это видите.

Опершись на колени, Гриффин чуть подался вперед и произнес задумчиво, с прямотой умудренного опытом человека:

– Вы не знаете Рота так, как знаю его я. Он буйный, и он подвержен настроениям, но никогда не ударит с заранее обдуманным намерением. Стэнли – человек иного сорта.

Гриффин улыбнулся – не слишком открыто, но с явной хитринкой.

– Для этого он слишком умен и слишком зациклен на себе. Такого не допустит его непомерное «эго». Стэнли может впасть в неистовство, может бросаться вещами, но ударить кого-то намеренно?.. Нет, это предполагало бы, что он не может обращаться с ними иначе и тем самым признает их большую власть и в этом мире. – Подняв взгляд, Гриффин негромко засмеялся. – Много лет назад, когда он только начинал, когда у Стэнли Рота не было ни студии «Блу зефир», ни малейшего повода считать, что у него когда-нибудь появится собственная студия, у него родилась идея фильма. Идея, в которую Стэнли искренне верил. Должно быть, ее отвергли все студии города. И не просто отклонили, а высмеяли и оскорбили автора, бросили в лицо обидные слова – такое не сработает, а если сработает, ни один зритель не захочет за это платить. В конце концов когда он обошел всех и идти было больше некуда, Стэнли ударился в двухдневный запой.

В мой дом он явился таким, каким пришел вчера вечером, – в ярости. Повалил все, что стояло в гостиной. Я старался успокоить Стэнли, но вряд ли он меня слышал. Он твердил, что рассчитается со всеми, что возьмет реванш и заставит их платить за оскорбление. И он говорил искренне. Это было в его глазах. Казалось, будто Стэнли точно знал, что случится дальше, и верил, что все будет так, как он себе вообразил. Он заранее и с абсолютной уверенностью знал, куда приведет начатый им путь. Ведь Стэнли Роту уже говорили – причем все, чье мнение считалось непререкаемым, – что он не сможет снимать свое кино, что у него нет к этому никакой склонности. И тем не менее такая склонность у него была. В чем был убежден сам Рот, и убежден до такой степени, что намеревался снимать именно тот фильм, который все недавно отвергли. Его идея реванша состояла как раз в этом: оставить в дураках тех, кто его отверг, заставить их пожалеть, что так с ним обращались. Это я имел в виду, говоря про непомерное «эго».

Гриффин рассматривал комнату так, словно никогда ее не видел.

– Стэнли Рот не хотел никому причинять вреда, он лишь хотел показать, что совершена ошибка, что его недооценили – в то время как он обладает силой, достаточной, чтобы повлиять на жизнь других людей или хотя бы разрушить чью-то карьеру.

Гриффин произнес эти слова таким тоном, что я действительно засомневался: