– И причина, по которой вы предприняли осмотр, как уже заявлено ранее, состояла в том, что вы оказались на месте преступления первым?

– Да. Я не хотел ждать. Я не знал, кто оставался в доме, и хотел обеспечить сохранность улик.

– И вы отправились в ванную комнату, где, по-вашему, жертва разделась перед тем, как отправиться в бассейн.

– Да, в основном поэтому.

– Будет ли честным признать, что, передвигаясь по дому в поисках того, что могло представлять ценность для расследования, вы находились в состоянии нервного ожидания?

Крэншо следил за мной взглядом.

– Да, честно говоря, именно так, – осторожно признался он.

– Тогда к моменту обнаружения одежды, испачканной кровью жертвы, вы могли оказаться в некоей прострации? Нет?

– В прострации?

– Именно в прострации. Детектив Крэншо, я уже говорил: вся эта кровь, кровь жертвы преступления, испачканная кровью одежда… Несмотря на то что обошли весь дом, вы не обнаружили капель крови нигде, кроме бассейна и стоявшей в ванной корзины. Разве это не озадачило вас, детектив Крэншо? Разве не удивительно: как преступник, заливший свою одежду кровью зарезанной им жертвы, умудрился не оставить следа, когда бежал к дому, поднимался по ступеням и снимал с себя то, что затем, по вашим же словам, бросил в корзину для грязного белья?

Детектив замотал головой, словно желая таким образом избавиться от предположения о необычности ситуации. Я не оставил ему подобного шанса, задав вопрос, заставивший свидетеля замереть.

– В какое точно время эта одежда оказалась в корзине?

Лицо Крэншо помертвело. Он тяжело заерзал на кресле.

Покусывая губы, детектив сделал торопливую, обреченную на неудачу попытку устного счета.

– Когда мы вошли в дом, она была мертва несколько часов, так что…

– Нет, детектив Крэншо, – прервал я. – Меня интересует не время смерти. Я спросил: когда в корзине оказалась одежда, которая, судя по вашим показаниям, была там найдена?

Убедив себя, что я, должно быть, просто запутался, детектив постарался внести ясность.

– Одежду бросили в корзину сразу после убийства, – покровительственно разъяснил Крэншо. – Обвиняемый убил ее, взбежал по ступеням в ванную, снял одежду и смыл с себя следы крови. Вот почему следов крови больше не обнаружено: он прошел непосредственно в ванную и разделся там.

– Детектив Крэншо, вы здесь для того, чтобы свидетельствовать факты, и вовсе не должны сообщать нам свое мнение или рассуждать о возможном вердикте присяжных. А теперь еще раз: что за свидетельство или какие факты вы можете сообщить относительно точного времени, когда найденная вами испачканная одежда была помещена в корзину? Это могло произойти в любое время после убийства, правильно? Одежду могли положить в корзину через несколько часов, не правда ли?

Злой и раздосадованный из-за того, что я выдергиваю события из контекста, Крэншо энергично покрутил головой.

– Нет, ошибаетесь. Мое заключение резонно следует из фактов и обстоятельств дела. Его жену убили. Рот был в доме один, за исключением прислуги. Кровь жертвы обнаружили на найденной в корзине одежде, что я и показал на следствии!

– Ваша честь, требую вмешаться! – Произнеся эти слова, я повернулся, чтобы оказаться лицом к судье. – Свидетель вызван в суд для дачи показаний о том, что он видел, а вовсе не для заключений, которые, по его словам, вытекают из наблюдений.

Хонигман вперил взгляд в Анабеллу Ван Ротен. С уверенной улыбкой она медленно поднялась с места.

– Уверена, свидетель ответит на любой прямо поставленный вопрос. Разумеется, если мистер Антонелли захочет его задать. – Она наклонила голову, изогнув тонкую шею и касаясь пальцами края стола. – Должна отметить: временами мистер Антонелли проявляет больше интереса к собственной риторике, нежели к показаниям свидетеля. – Ее едва уловимая вялая улыбка стала вдруг почти игривой. – У мистера Антонелли действительно приятный голос – один из лучших голосов, что я когда-либо слышала. Вероятно, по этой причине он никогда не устает слушать то, что говорит.

Анабелла Ван Ротен только что послала хороший мяч в незримом состязании за симпатии и уважение со стороны присяжных. Настала моя очередь.

– Вам правда нравится мой голос? – с надеждой спросил я.

Едва заметно покраснев, заместитель прокурора спрятала ожившие глаза, стараясь не придать моему вопросу значения. Я продолжал уверенно смотреть на нее, демонстрируя мальчишеский пыл – будто говоря, что понял скрытый смысл вопроса. Бросив в мою сторону надменный взгляд, Анабелла Ван Ротен повернулась к судье.

Я продолжил:

– И последнее, детектив Крэншо. Вы лично не видели, как обвиняемый прятал одежду в корзину для белья, правильно?

Сжав кулаки, Анабелла Ван Ротен даже топнула ногой:

– Ваша честь!

Хонигман уже перевел взгляд и смотрел на свидетеля.

– Это так? – спросил он через плечо.

– Вы оставили мой протест без внимания, – сказала Ван Ротен.

– Вы не заявляли протеста, – повернувшись к ней, объяснил судья. – Мистер Антонелли потребовал вмешаться. Вы дали ответ на требование защиты. – С формальной улыбкой судья бурчал, словно врач, говоривший пациенту: «Ничего опасного». – Ваш ответ оказался убедительным. Задав следующий вопрос, мистер Антонелли отозвал свое требование «суб силенцио».

Хонигман довольно зарделся. В разгаре нашей пикировки Анабелла Ван Ротен забыла сформулировать протест, а я забыл, что требовал от судьи вмешаться. Тщеславие Хонигмана, сказавшего по-латыни, в некотором роде выручило нас обоих: это звучало более впечатляюще, чем «по умолчанию».

– «Суб силенцио», – с серьезным видом повторил я, словно признательный за то, что меня наконец поняли. – Именно так. А теперь, детектив Крэншо, – сказал я, переключая общее внимание на свидетеля, – ответьте, если вас не затруднит: вы видели, как обвиняемый поместил упомянутую одежду в корзину для грязного белья?

Взгляд Крэншо остался угрюмым, внимательным и сосредоточенным в ожидание вопроса. Он слушал внимательно и явно взвешивал каждое слово, надеясь отыскать в вопросе нечто пригодное для использования в качестве оружия.

– Я видел одежду, я видел кровь на одежде.

Стоя как раз напротив скамьи присяжных, я смотрел на два ряда лиц, казавшихся плотно сотканной лентой. Мысленно я улыбался.

– И тем не менее: вы видели, как обвиняемый положил одежду в корзину? – спокойно спросил я. И услышал ответ:

– Нет.