беду. А Ада как? Вдруг солдаты с ней что-нибудь сделали?
Он брел не разбирая дороги. Впереди неоновым огнем вспыхнула вывеска: «Фотографические услуги».
Назар! Он, кажется, снимал квартиру на Бродвее. Надо его разыскать, а там будет видно.
Глава 37
1
Правду говорил Коллор: борьба с преступностью никому не нужна в Шанхае. Каждый полицейский либо в сговоре с бандитами, либо сам бандит. Лемуана опять никто не тронул, дело чехословацкого консула закрыли как не относящееся к юрисдикции властей Международного поселения. А в китайской полиции его даже не открывали. Феликсу выдали премию в двадцать долларов – за служебное рвение, – и на этом все кончилось.
В начале июля Хью Уайер вызвал его к себе и предложил место в политическом отделе:
– Нам нужны сотрудники, знающие русский язык и ненавидящие Советы.
Несколько месяцев назад Москва и Пекин заключили первый в истории Китая равноправный договор. Здание российского консульства в Шанхае передали СССР: Феликс своими глазами видел, как с фронтона был снят двуглавый орел.
Уайер рассказал то, о чем не писали в газетах. Пока в Пекине радовались первому равноправному международному договору, Сталин тайком направил в Кантон опытных революционеров, чтобы подготовить свержение пекинского правительства руками доктора Сунь Ятсена. Главный политический советник Михаил Бородин должен был реорганизовать его партию Гоминьдан и сделать из нее мощную организацию наподобие ВКП(б). Красный командир Василий Блюхер готовил армию кантонцев для наступления на север. На острове Вампу была открыта военная школа для подготовки кадрового офицерства.
– Большевики через Коминтерн[46] поставляют на юг оружие и деньги – все, что требуется для начала большой гражданской войны, – сказал Уайер. – И главный перевалочный пункт у них здесь, в Шанхае. Европейские правительства не понимают, насколько ситуация серьезна. Москва грезит о мировой революции, большевики решили сделать из Китая еще одну советскую республику.
– Я готов работать в политотделе, – кивнул Феликс.
В кармане у него лежала газета с описанием страшного голода в Поволжье.[47] Большевики раздавали деньги китайским революционерам, а у самих крестьяне мерли как мухи.
Феликс получил из архива двенадцать пухлых папок – донесения, фотографии, стенограммы.
Коминтерн поставил дело на широкую ногу: под прикрытием экспортно-импортной компании «Метрополитен-Трейдинг Ко» распространялась большевистская литература, переправлялись люди и фальшивые документы, перегонялись деньги.
У полиции был наблюдательный пункт напротив дома, где помещался штаб коминтерновцев. Если спросить у соседей, каждый скажет, что в маленькой квартире с ситцевыми занавесками живет портной. Феликс приходил к нему, доставал бинокль и часами следил за тем, что происходит во вражеском логове.
Портной, старый эстонец Урмас, вдевал нитку в иголку:
– Терпение у вас, молодой человек, как у санитара из дурдома… – И пускался в длинные рассказы о своей молодости и о службе в ревельской лечебнице для душевнобольных.
Теперь Феликс ездил на службу в полицейский участок на Нанкин-роуд. Через месяц он столкнулся в коридоре с Джонни Коллором – тот вернулся из Гонконга.
– Я уже в курсе твоего назначения, – сказал он. – Жаль, брат, жаль, что ты ушел из уголовки. Я понимаю, работа собачья. Ну да у тебя тоже дело полезное, и платят в политотделе побольше. – Он помолчал, глядя себе под ноги. – Слыхал, какое горе приключилось? Наняли нового охранника и забыли предупредить, что у нас барсуки по участку бродят. Он подумал, что они дикие, и пристрелил их.
Феликс посочувствовал и заторопился домой. На душе было пасмурно – будто предал хорошего друга. Дело было не в том, что в политотделе платили больше, и не в борьбе с большевиками. После сделки с Лемуаном, когда Феликс обменял свою жизнь на пулеметы, когда проломил голову японскому водителю, он сам стал бандитом.
А быть бандитом и работать с Джонни Коллором невозможно.
2
Парад союзных сил в Шанхае был приурочен к десятилетию начала мировой войны. На набережной Хуанпу установили скульптуру: ангел склонился над плачущей женщиной. Вокруг памятника – флаги Великих Держав.
Русских кадетов и выпускников корпуса тоже позвали – олицетворять Российскую империю. Английский адмирал оказался старше всех по рангу – ему принимать парад. А если бы среди союзников нашелся другой адмирал, англичанину наверняка присвоили бы следующее звание. Англичане при любых обстоятельствах оказывались наверху.
На рассвете прошел дождь, улицы блестели, словно вымытые. В десять часов утра первые четыре взвода кадетов с винтовками при штыках двинулись по Бабблинг-Вэлл-роуд. Вторая рота с частью третьей шли без оружия. Феликс отбивал шаг в особом взводе выпускников.
Сикхи-полицейские верхом на конях стояли шпалерами, перекрывая боковые улицы. Громыхала румяная морская пехота США в полном боевом снаряжении. Тянулись батальоны аннамитов[48] из французского Индокитая – конусообразные шляпы, голые ноги в сандалиях. Шли японцы в черных мундирах.
Оркестр грянул «Выход гладиаторов». На Банде развернулись повзводно.
– Во-о-оль-на!
Флаги у подножия памятника бились на ветру.
– Господа, – позвал Борька Марухин, – а где наш флаг?!
Феликс потянулся смотреть: британский Юнион Джек, американский звездно-полосатый, японское солнце на белом фоне… Италия, Франция, Бельгия… Российского триколора не было.
– Они забыли о нас! – пронеслось возмущенно по ротам.
– Домой, в корпус! Пошли они к чертовой матери!
Два русских полковника бросились к командующему.
– Если они не поднимут наш флаг… – шептал Борька Марухин. – Если не поднимут…
Феликс напряженно следил за стоявшими на трибуне. Что, если опять плюнут в лицо? Да ничего, утремся.
Командующий решил не раздувать скандал и отправил автомобиль за российским флагом.
– Он обещал, что все будет, – сказал, вернувшись, полковник Езерский, бледный от гнева.
Прибыл британский адмирал со свитой. Запели сигнальные рожки.
Где флаг? Где они найдут его сейчас?
Адмирал поднялся на трибуну и заговорил о доблести союзников:
– Мы понесли тяжелейшие потери… Потомки никогда не забудут славных подвигов…
Где флаг?
Наконец к памятнику подбежал взмыленный адъютант со свертком в руках, заметался, выискивая свободный флагшток.
– Что ж он без всяких церемоний, как будто это тряпка какая… – стонал Марухин.
