ваша жена тут, а вы – в «Доме надежды».
– Недостоин, – весело ответил Клим. – Рад бы в рай, да грехи не пускают.
6
Отец Серафим пел: «Крещается раба Божия…», Нина косилась на торжественное, сосредоточенное лицо Клима.
Не бросил, несмотря ни на что. Пришел в самую трудную минуту.
Он смотрел на Катю – с готовностью любить, заботиться. Как было странно, что она принадлежала не только Нине. Но это хорошо: у нее будет еще одна родная душа.
Пусть Клим будет приходящим отцом. Репутации все одно конец – после уголовного дела не отмоешься.
Когда Катю макнули в воду, она даже не пискнула, лишь водила вокруг недоуменным взглядом и зевала ротиком-треугольничком. Обтерли, нарядили в рубашку.
– Ну, поздравляю! – сказал отец Серафим. – Пусть растет послушной.
– Вот уж спасибо, – проворчала Нина, но так, чтобы батюшка не разобрал. – Она будет самостоятельной девочкой с железной волей. А вырастет – пусть деньги зарабатывает, чтобы ни от кого не зависеть.
Клим наклонился к ее уху:
– А я ее научу, чтобы она никогда не работала ради денег.
Нина сердито взглянула на него:
– А ради чего надо работать?
– Ради удовольствия. Если ты потратила время на то, что не радует, ты прожила его напрасно. И никакие миллионы этого не исправят.
Опять чуть не поругались, но Клим первый признал свою неправоту.
– Ты деспотична, как царь Ирод, – сказал он Нине на прощание. – Будь у тебя хотя бы резиновая воля, а не железная, я бы к тебе вернулся. А так дудки.
Катя проснулась ночью, запросила есть. Нина взяла ее на руки.
Золотистый вихор надо лбом, розовые щечки, теплая ладошка – и такое сокровище в полуразграбленном доме.
Нина укачивала Катю и вспоминала своего первого, неродившегося ребенка – она потеряла его в тот день, когда получила известие о смерти Одинцова.
Она отмахивалась от тяжких мыслей, но они надвигались на нее, загоняли в угол. Что ни день – в газетах новости: кто-то мучает, похищает или бросает детей. Китаянки рожают в год по ребенку, а они все мрут и мрут – от голода, от болезней, от дурной воды.
«А вдруг и с моей деточкой?..» Нина зажмуривалась: «Ох, нет, нет!» Крестила Катю вздрагивающей рукой: «Господи, спаси, сохрани и помилуй мою дочь!»
В который раз подумала: слава богу, Клим пришел. У нее не было сил мучиться еще и совестью. Если он вернулся к ней, значит, так надо. Значит, он не держит зла и понимает, что по-другому Нина поступить не могла – в то время и в тех обстоятельствах.
Катя наелась и заснула. Что ей мамины испуганные мысли? Пока она умеет только доверять. Бояться потом научится.
7
Каждый день после работы Клим ходил к Нине. Носил Катю по дому, показывал ей всякие интересные штуки: вентиляторы, дверные ручки, кокарды на фуражках полицейских. Объяснял ей, что этих дяденек наградили за верную службу: прислали в приличный дом. Что они в своем участке видели? Морду дежурного да щит «Разыскиваются опасные преступники». А тут хоть на мягких стульях посидят.
Нину каждый день таскали к следователю. Она возвращалась, кормила Катю, рассказывала о ходе дела:
– Они ничего не могут доказать. Судья пообещал Олману, что через пару дней меня выпустят из-под домашнего ареста.
За окнами, как гроза, гремел фейерверк – китайцы праздновали Новый год; искры вспыхивали в Нининых зрачках и гасли. Клим прощался, целовал Катю в лоб и шел домой.
Ада ждала его:
– Лиззи вами недовольна. Вы поставили рекламу «Братьев Симмонс» рядом со статьей «Братья готовы перестрелять друг друга». Она сказала, что уволит вас.
Клим не оправдывался. Умывался, ложился спать, натягивал одеяло. Перед глазами стояло Нинино лицо.
«Если тебе так легче, представь, что я не с тобой, а нам просто по пути. Это тоже причина, чтобы быть рядом…»
Глава 33
1
Лиззи устроила ему разнос:
– Где ваша голова? Вы о чем вообще думаете?
Клим обещал принести материал о конькобежном спорте, но забыл. Вчера он купил для Кати коляску: снаружи – плетенка из ивовых прутьев, внутри – розовый шелк. Нина была в восторге: «Теперь будем гулять!»
– Слушайте, Клим, я вас не узнаю! – кипятилась Лиззи. – Может, вам нездоровится? Или у вас какие-то личные дела?
Клим смотрел поверх ее плеча. За окном хлестал дождь, тротуары блестели, в цветочном киоске напротив все стекла были в мелких каплях, сквозь них неровными пятнами просвечивали гвоздики.
– Мне такой сотрудник не нужен! Убирайтесь из конторы!
Клим молча надел пальто, накрутил шарф и вышел в коридор.
– Даже не извинился! – донесся голос Лиззи.
Трамвай, переполненный вымокшими пассажирами, серое небо. Клим на ходу спрыгнул с подножки. С голых веток слетали крупные капли и падали на шляпу.
На перекрестке Клим увидел большую толпу: все на что-то смотрели, мальчишки забрались на фонарные столбы и перекликались:
– О, ничего себе! Видал? Видал?
На асфальте – длинный черный след шин, на мокром газоне – искореженная коляска: с плетенкой из ивовых прутьев и кровавым пятном на розовом шелке.
Из-за угла вывернул полицейский фургон. Офицер в дождевике врезался в толпу:
– Есть свидетели?
Народ загомонил:
– Здесь вся улица свидетели.
– Их сбил красный «бьюик», на таком мистер Роберт Уайер катается.
– Уехал и даже не остановился. А няньку с ребеночком – сразу насмерть.
2
Лиззи вошла в дом: парадная дверь была открыта – странно. Поставила мокрый зонт у стены, он упал, очертив темный полукруг на обоях.
– Хэлло!
Было тихо, дом словно вымер.
– Хэлло! – нетерпеливо повторила Лиззи. – Кто-нибудь!
Послышались шаги, и в передней показалась Хобу. Лицо ее было перекошено.
– Мисси, мисси… Такое несчастье!
– Что-то с Бриттани?!
– Нет, нет! Это мистер Роберт… Такое несчастье! Он убил женщину с маленькой беби!
