рекой, кредит давался под честное слово белого человека. «Яйцо» высиживали метрополии, в казну которых Шанхай не платил ни цента.

«Мужчины здесь целуют дамам руки, – писала Эдна матери. – Никаких рукопожатий. Они как будто заразились от китайцев презрением к женщине. Конечно, они не запирают их дома и не бинтуют им ноги, но предполагается, что идеальная супруга – это леди с хорошим вкусом, любящая детей и умеющая вести хозяйство. Ни о каком умственном развитии даже речи не идет.

Дамы считают, что работать могут только те из них, кому не повезло с супругом. Они рожают детей, отдают их на попечение нянек, а сами сидят по клубам – играют в карты и обсуждают друг друга за глаза. Именно так проводит время наша Лиззи».

– Неужели ты не скучаешь по дому? – спросила Эдна сестру.

В ответ Лиззи таинственно улыбнулась:

– Ты скоро сама поймешь. В Америке в твою необыкновенность верит только мама. А здесь, в Шанхае, ты необыкновенна уже потому, что ты белая. Нас мало – несколько десятков тысяч на миллионный город, – но мир вращается вокруг нас. Чтобы отпроситься на день, слуги врут о похоронах несуществующих родственников: им стыдно, что у них есть свои дела. Китайские воспитанницы монастырей просят у тебя автограф на память, ибо ты принадлежишь к высшей расе.

Эдна решила, что отправится домой на первом же пароходе, но на балу у британского консула она познакомилась с Даниэлем Бернаром, хозяином чайной компании.

Блестящий интеллектуал, спортсмен, коллекционер редкостей и толковый бизнесмен… Теперь Эдна и думать не могла об отъезде. Свадьбу справили в кратчайшие сроки, без родителей, – Даниэлю надо было в Европу по делам.

Муж уехал, и Эдна сразу соскучилась. Посыльные тащили в дом свадебные дары от китайских знакомых Даниэля. Каждому надо было отправить благодарственную открытку: Эдна две недели не вставала из-за письменного стола.

– Свитки – в кладовку, в медные тазы посадим герань, – распоряжалась она.

Горничная пришла в ужас:

– Что вы, мисси! Это для купания вашего первенца!

– Я не хочу детей.

– Как?!

Весь вечер слуги перешептывались и глядели на хозяйку с беспокойством.

Эдна маялась. Сестре было неинтересно слушать о ее любви. Лиззи получила свежий номер «Cosmopolitan» и не могла думать ни о чем, кроме платьев «под фараоншу».

– Представляешь, в Египте нашли какую-то гробницу, я забыла какого царя… Тутунхамон или Тутанхамон – черт его знает… Открытие века, говорят, так что в этом сезоне самым модным будет египетский стиль.

«Мне нужно какое-то дело, а то я сойду с ума», – подумала Эдна.

Через две недели она опубликовала первую статью в местной газете.

Редакция «Ежедневных новостей Северного Китая» изумила Эдну: в ней не было и намека на шумную вольницу университетских изданий. Здесь ценили талант, но к нему полагались профессионализм, знание теории и истории журналистики, умение подавать конфликт, выстраивать композицию, составлять заголовки. Целая наука!

– Я думала, у вас здесь что-то вроде провинциальной доски объявлений, – призналась Эдна мистеру Грину, главному редактору.

Он засмеялся:

– Мы – лучшее издание в этой части света.

Ему льстил восторг Эдны.

– Начните с заметок в рубрику «События и происшествия», – посоветовал он. – Не хватайтесь сразу за аналитику. Если пианист не может играть гаммы, то ему и с серьезной пьесой не справиться. А если двигаться постепенно, шаг за шагом, то со временем выйдет толк.

Эдна внутренне сопротивлялась: ей не хотелось писать о тайфунах и залитых подвалах ткацких фабрик. Политика, дипломатия, общественные пороки и скрытые механизмы управления колониальным миром – вот что ее увлекало. Но мистер Грин был прав: любому искусству надо учиться с азов.

Эдна остро завидовала лучшему журналисту Шанхая – Майклу Весборо. Они вместе играли в теннис.

– У меня есть хобби, – как-то сказал он после очередного сета. – Я коллекционирую статьи, перепечатанные без моего разрешения в туземной прессе. Это верный признак успеха: если удачный материал – тут же передерут.

Эдна отправляла матери денежные переводы и рассказывала ей о своих планах: «Вот увидите, мама, однажды я получу Пулицеровскую премию. Дорогу осилит идущий, но я надеюсь найти короткий путь, чтобы первой прийти к финишу».

Чтобы добыть материал для одной статьи, Эдне приходилось целый день носиться по городу. Она работала медленно, тщательно взвешивая фразы даже в пустяковой заметке о драке нищих. Она училась играть словами, и ей было страшно жаль времени, потраченного на беготню.

Клим Рогов подвернулся ей очень кстати. Он знал русский и испанский в совершенстве. Английский – достаточно, шанхайский диалект – прилично. У него был опыт репортерской работы – как раз то, что требуется. Если он будет поставлять материалы, а Эдна – писать, она продвинется наверх гораздо быстрее.

Клим ей понравился – обаятельный, остроумный. Когда Эдна принялась его поучать, как устроена ее газета и какие материалы ей требуются, оказалось, что Клим разбирается в этом не хуже мистера Грина. Кроме того, он знал все и о других изданиях в Шанхае: каким тиражом они выходят, где печатаются, кто главные редакторы и ведущие колумнисты, кто кому конкурент.

Все это не вязалось с его потрепанным видом и явным безденежьем. Эдна подумала, что, если бы он мог хорошо писать по-английски и имел рекомендации, он и дня не просидел бы без работы.

– Меня в вашей газете на порог не пустили, – признался Клим. – Впрочем, в других редакциях тоже.

– Принесите мне материалы о русских, а там посмотрим, что можно сделать, – сказала Эдна.

Ей захотелось помочь ему.