Поначалу все было хорошо: нашлась дочь Екатерины Петровны Т. Мать писала о своей большой радости. Но во вчерашнем ее письме появилась какая-то неудовлетворенность, меня насторожили некоторые интонации. Вечером позвонила ей по телефону в Харьков и поняла, что, к сожалению, не ошиблась…
— Мы с дочерью хотели бы жить вместе, но она боится, что мы с ней по- разному смотрим на многое, ведь она росла не возле меня, — сказала Екатерина Петровна.
Я подумала, что взрослые дети часто смотрят на жизнь не так, как родители, хотя и выросли в родной семье.
— Конечно, у нее сложившийся характер, вы же нашли взрослую дочь, — сказала я.
— Нет, вы не думайте, я все равно счастлива уже одним тем, что она жива, это главное, я же считала ее погибшей.
Ответ матери снова убеждает меня в том, что даже если после встречи возникает житейский конфликт (пока второй случай из ста пятидесяти), он несравним с горем разлуки.
Читая иное письмо, где раскрывается душа человека, хочу представить себе, как он выглядит. Хочу узнать, какие у него глаза, улыбка, волосы, чтобы он стал ближе, зримее.
Из письма Варвары Максимовны Кораблевой возник духовный портрет женщины правдивой, смелой. Я дала волю своему воображению и стала рисовать себе ее внешний облик. Она мне представилась полной, широкоплечей, с открытым лицом, ясными карими глазами, размашистыми движениями. Само ее имя — Варвара Максимовна — вызывало представление о чем-то крупном, округлом. И как же я удивилась, когда она вошла ко мне в комнату точь-в-точь такая: полная, широкоплечая, с большим открытым лицом. Если глаза — зеркало души, то и по «душе» можно многое угадать, подумала я.
— Именно такой я вас себе представляла, Варвара Максимовна! — сказала я радостно.
— Ой, что вы! А я ее тетя, — ответила женщина.
Долго я старалась понять: чем жива такая надежда? Ведь в тех же самых письмах говорится о тщетных, напрасных поисках. Годами люди получают ответы: «Не значится», «Проживающим не установлен»—и все равно продолжают искать. Не теряют надежду. Почему? Ответ я нашла опять-таки в письмах.
«…Я уверена, что мой сын жив, его не бросили на произвол судьбы, его воспитали в детском доме или усыновила советская семья», — пишет Палеус Л. М. из Борисова.
Алексей Соболев из хутора Мокрый Лог написал мне, что вместе с матерью и сестрой находился в фашистском лагере Белое Болото. Ему было одиннадцать лет, сестренке — пять. Мать была убита. При наступлении Советской Армии фашисты погнали пленников по дорогам. И здесь девочка потерялась. Брат искал ее. «Не может быть, чтоб Маруся пропала. Непременно кто-нибудь из советских людей спас ее», — утверждал он.
Так и оказалось. Среди пленных была учительница Наталья Жукова. После освобождения она воспитала девочку.
Вера в людей — вот где корни незатухающей надежды.
Вспоминаю разговор в Хельсинки с одной финкой, сельской учительницей.
— Советские люди мне симпатичны, но только жалко, что вы неверующие, — сказала она.
— Мы неверующие… Но мы во многое верим. Мы — верящие люди, — засмеялась я.
Переводчик-финн тоже засмеялся и пожал плечами:
— Извините, не берусь перевести.
ИЗ ФИНСКОЙ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ
Утром ходила смотреть, как кормят уток на берегу залива. Обычно утки улетают на зиму, а в нынешнем году остались в Хельсинки. Старожилы предсказывали — зима будет теплой! Но утиные прогнозы не оправдались — холод собачий! Колючий ветер чуть не сорвал с меня мою
