Отправляясь по стопам Зелима, я уже не рассчитывал, что мне когда-нибудь придется писать эти строки, но случилось вот что. После того как долгожданное примирение свершилось и счастливое семейство осталось позади изливать свои чувства, я вошел в такой густой и мрачный лес, что отчаялся следовать изначально избранному курсу и предоставил случаю вершить мою судьбу. То, что я помнил о путешествии Зелима, не слишком меня утешало, ибо тот, если вы не забыли, стал жертвой изнасиловавших его бандитов, но я все же надеялся, что мне посчастливится больше. Хотя Цезария давно скрылась из виду, я верил, что она наблюдает за каждым моим шагом, направляя его в нужную сторону.

Однако свое пристальное внимание ко мне она никак не обнаруживала. Я давно брел в беспросветной мгле леса, и с каждым шагом казалось, что она сгущается все больше и больше. Я шел, выставив руки вперед, чтобы не наткнуться на дерево, но это не спасало меня от терновых ветвей, нещадно царапавших мои лицо, руки и грудь, и от выступавших из земли корней. Спотыкаясь, я не раз падал лицом вниз, так что у меня перехватывало дыхание. Так вот, значит, какое благословение получил я от Цезарии, говорил про себя я, верно, не зря она пожелала мне счастливого пути. Если я не обманулся в своих предположениях и в самом деле пребывал в ее мире, тогда почему бы ей не устроить так, чтобы путь мне освещала какая- нибудь луна?

Но это было бы слишком просто. А Цезария отнюдь не имела обыкновения без особой надобности проявлять доброту даже к самой себе. Вернее сказать, особенно к самой себе, и само возвращение сына не могло заставить ее поступиться некогда заведенным порядком.

Я проделал длинный путь, и берег моря давно скрылся от моего взора, поэтому не могло идти и речи о том, чтобы повернуть назад. Не имея другого выхода, я продолжал следовать дорогой Зелима, утешая себя только тем, что рано или поздно мои мучения должны кончиться.

Спустя много-много времени мой путь наконец подошел к концу. Завидев вдали янтарный свет и стараясь не выпускать его из виду, я направился навстречу брезжившему рассвету. С каким восторгом я взирал на бледные слоистые облака, чуть тронутые первыми лучами восходящего солнца! С какой радостью приветствовал этот свет, приветствовал дружную толпу птиц, заполонивших кроны деревьев у меня над головой! И хотя к этому времени я уже едва волочил ноги и дрожал от усталости, открывшийся моему взору пейзаж вкупе с хором птичьих голосов оказали на меня исцеляющее действие. Не прошло и пяти минут, как я выбрался из леса.

Мое ночное путешествие оказалось гораздо более примитивным, чем мне представлялось. Как выяснилось, под действием чар Цезарии я вслепую вышел из дома и, прошествовав по лужайке, добрался через чащу до самой границы «L'Enfant». Очнулся как раз на том месте, где заканчивались священные земли Барбароссов и начинался остальной мир. Позади меня стеной стояли деревья, просветы меж которыми были заполнены столь густым подлеском, что ничего не было видно через три-четыре ярда. Впереди расстилался первозданный пейзаж: выступающие из болотистых топей холмы, островки деревьев и невозделанные поля. И никаких признаков жизни.

Покинув кроны деревьев, птицы вспорхнули ввысь, отправившись в свой высокий полет, и теперь кружили у меня над головой, избирая свой путь. Глядя, как они парят в ярком бездонном небе, я почувствовал себя ничтожным и уязвимым. Я не мог противостоять искушению вернуться в дом и в свое оправдание находил уйму веских причин — нужно было попрощаться с Мариеттой, Забриной и Люменом, дописать несколько заключительных страниц к этой книге, убрать в моем кабинете и, наконец, запереть на замок личные бумаги. Словом, требовалось сделать и то и это, что не позволяло мне уйти в другой мир и сменить привычный образ жизни, да и вообще принимать столь ответственное решение надлежало лишь после обстоятельных раздумий и подготовки.

Разумеется, все мои доводы были обыкновенными отговорками, и я попросту пытался найти повод, чтобы до лучших времен оттянуть тот страшный миг, когда мне придется вступить в большой мир. Я знал, Цезария неспроста так внезапно отправила меня в эту ссылку и, не дав мне возможности медлить, намеренно выставила под открытое небо.

Взирая на представший моим очам унылый пейзаж и оценивая безрадостную перспективу, открывавшуюся предо мной, я вдруг услышал шорох в кустах за своей спиной и, обернувшись, увидел Люмена, который, сыпля отборными ругательствами, прокладывал себе путь через подлесок. Когда наконец ему удалось выбраться из зарослей, он был похож на полоумного лешего, из бороды и волос которого торчали ветки и колючки.

— Мог бы быть и поблагодарней! — прорычал он, выплевывая изо рта листья и сопровождая свои слова гневным взглядом.

— За что? — удивился я.

Вместо ответа он поднял руки и показал мне два кожаных рюкзака, которые видали лучшие времена. Они были набиты так, что, казалось, вот-вот лопнут по швам.

— Я принес тебе кой-какие вещицы. В дороге могут пригодиться, — сказал он.

— Очень тебе благодарен.

Он швырнул мне меньший рюкзак. Тот оказался тяжелым, и от него исходил запах затхлости.

— Раскопал у себя очередной антиквариат? — полюбопытствовал я, увидев эмблему Конфедерации на клапане.

— Ну да, — признался он, — Я хранил их вместе с саблей. Я положил туда твой пистолет, немного денег, свежую сорочку и флягу бренди.

— А здесь что? — поинтересовался я, указывая на больший по размерам рюкзак.

— Еще кое-какая одежда. Пара ботинок, ну и сам знаешь что.

— Ты принес мою книгу, — улыбнулся я.

— Ну, конечно. Ведь знаю, сколько любви ты вложил в этот проклятый труд. Я завернул ее в старый выпуск «Звезд и решеток».

— Спасибо тебе, — поблагодарил его я, забирая второй рюкзак, который тоже был довольно увесистым, и вскоре мои плечи заставили меня пожалеть о своем многословии. Однако, заполучив рукопись, я обрадовался, как ребенок, которому вернули любимую игрушку.

— Ради моей книги тебе пришлось зайти в дом, — констатировал я. — Зная, как ты терпеть не можешь этого...

— Так было раньше, — оборвал меня он, отведя взгляд в сторону. — Но теперь там все по-другому. Звери гадят прямо на пол. Повсюду какие-то дамочки, — его лицо озарила шутливая улыбка. — Я уж думаю, может, мне тоже вернуться пожить в доме? Кое-кто из них, прямо скажем, что надо!

— Они лесбиянки, — предупредил я.

— Мне на это наплевать, — ответил он. — Они мне просто нравятся.

— Откуда ты узнал, где меня искать?

— Я слышал, как ты проходил мимо коптильни, разговаривая сам с собой.

— И о чем я говорил?

— Мне не удалось ничего разобрать. Когда я вышел из дома, ты просто шел вперед,