День свадьбы был назначен, банкет заказан, в ателье шили платье из гипюра на шелковом чехле. Надо было съездить к ювелиру: кольца, купленные женихом, были велики — оба.

Доверили это Нюте. Все остальное устраивали ее мать, Глафира Ивановна, и Эдуард Степанович, Эдик, жених. Впрочем, Эдиком его называть стеснялись — без малого кандидат, автор труда по технологии производства безалкогольных напитков и вообще — тридцать пять лет.

В дело с кольцами Глафира Ивановна все же вмешалась: сняла мерку с безымянного пальца жениха, скрутив конфетную бумажку, и строго наказала Нюте колец не оставлять, пусть все делают при ней.

Нюта, тонкая, высокая, светловолосая, только постанывала:

— Ну, мама… Ну, хватит… Я все знаю…

— Ничего ты не знаешь, лучше молчи. Двадцать пять лет, а ничего не умеешь. Все подружки давно замуж повыходили…

Укоры теперь вроде устарели, но Глафира Ивановна так привыкла к этим разговорам, что не могла остановиться и непременно заключала тяжким вздохом: «Неактивная ты какая, и в кого только — не пойму». Тревожилась она за дочь: бледненькая, хрупкая, на работе сидит над своими чашками-плошками, рисует цветы-узоры, а как сложится ее женская доля? Но тут же Глафира Ивановна успокаивала себя: она все сделала, чтобы Нюте было полегче. Эдик вскоре защитит диссертацию, станет ученым, квартира у них хорошая, двухкомнатная, недавно только дали ей от завода как лучшему мастеру-пивовару, и дома все, как у людей, — телевизор, и ковер, и хрусталь в серванте.

Собственные ее, Глафиры Ивановны, трудности позади, дочь вырастила, вот замуж выдает за самостоятельного человека, хоть и без квартиры, так он иногородний, надо понять. Жить да радоваться и нечего охать!

Нюта вошла в ювелирную мастерскую, заняла очередь — перед ней трое и еще молодой человек в стороне, у окна. Мастер сидел под яркой лампой, спущенной с потолка к самым рукам, обсуждал с заказчиком, что поставить взамен утраченных камушков в старинную брошь. Нюта заскучала, хотела взглянуть на брошку, надо было шагнуть в сторону, но что-то мешало, связывало. Оглянулась и встретилась глазами с тем, кто стоял у окна, смотрел на нее пристально, но тут же приветливо улыбнулся. Нюта отвернулась, нахмурилась — «вот еще… гипнотизер». Разглядеть его она не успела, подумалось почему-то: «светлый».

Подходила очередь, она сама обернулась к тому, у окна.

— Нет, нет, — ответил он на ее безмолвное приглашение занять свое место, — я просто зашел к другу.

На этот раз Нюта успела увидеть хорошо причесанные длинные волосы, действительно светлые, светлые глаза и тонкий нос, пожалуй, чуть великоватый. И опять она подумала о незнакомце одним лишь словом: «тонкий».

Нюта отчего-то смутилась, долго возилась с маминой упаковкой, наконец развязала, развернула и тут же уронила кольцо. Зазвенело оно, покатилось к окну, под ноги к незнакомцу, тот поднял и, когда Нюта подошла, протянула руку, улыбнулся, и надел кольцо ей на указательный палец. Стоя перед ним, Нюта разглядела его хорошо и подумала о нем в третий раз опять-таки одним словом — «красивый».

Похоже было, он над нею смеялся. Действительно, стоит она перед человеком с вытянутым пальцем, а на пальце висит массивное кольцо.

Нюта застыдилась до слез, щеки ее заалели.

— Не огорчайтесь, — сказал он мягко, — тут нет дурной приметы… Простая случайность.

Ювелир смотрел на них с улыбкой и вдруг сказал:

— Знакомьтесь — мой друг Юрий, музыкант.

Нюта представилась:

— Аня, художник по фарфору.

И тут же ей стало легко и двигаться и говорить. Пока ювелир распиливал кольца, подгонял по мерке (на Нютин палец он только взглянул), Юрий и Нюта беседовали у окна. Она рассказала о большом «юбилейном» сервизе — сто предметов! — который завод изготовил в десяти экземплярах, а Юрий — о своем ансамбле, о том, как нелегко играть в кафе, но в молодежном с публикой есть контакт.

За разговорами Нюта не заметила, как прошло время, даже удивилась, — как быстро справился мастер. Он завернул кольца, Нюта расплатилась. Мастер повернулся к Юрию — давай займемся с тобой. «Нет-нет, уже поздно, скоро на репетицию». И Юрий открыл перед Нютой дверь.

— Ну, счастливо! — крикнул ювелир вдогонку и засмеялся. У тротуара стоял серый «Москвич». Юрий звякнул ключами.

— Разрешите, я вас довезу — куда вам? — И распахнул дверцу.

Впервые в жизни Нюта пренебрегла наставлениями мамы. Та просила Нюту быть осторожной — беречь кольца, смотреть, чтобы кто не увязался следом, в автобусе остерегаться жуликов. А она что делает? Садится в машину к незнакомому человеку, который может увезти неизвестно куда ее вместе с кольцами — золотыми, дорогими, обручальными.

— Что-то вы приуныли, Аня. Невестам полагается сиять и освещать все вокруг. О чем задумались, скажите?

И Нюта вдруг поведала незнакомцу, что выходит замуж по маминому выбору, жених старше на десять лет, попросту мама просватала дочь за аспиранта, откомандированного на ее завод работать по теме. Вот ведь странность: перестройка жизни, которую Нюта признавала необходимой, сейчас казалась ей невероятной, неприемлемой. Голос у Нюты задрожал и сорвался.

Юрий сбавил скорость.

— Разве так выходят замуж такие милые, такие… — Он хотел сказать «красивые», но выбрал другое, — «симпатичные»? Да еще в вашем возрасте? Двадцать два, двадцать три — возраст надежд!

Нюта промолчала, и Юрий к разговору не возвращался. Она хотела выйти, не доезжая, но Юрий свернул, повел машину меж домами, спрашивая коротко «направо?», «прямо?». И так до самых дверей.

— Вот тут, на третьем этаже, вот мой балкон, — сказала Нюта скороговоркой и смутилась. Получилось, будто она приглашает его заходить. Юрий усмехнулся.

— Вы что, хотите, чтобы я под балконом серенады пел? Дайте ваш телефон. — И он вынул из кармана куртки пачку сигарет и авторучку.

Нюта продиктовала номер едва слышно, подумала: «Зачем это я?»

Юрий, отъезжая, помахал, что-то крикнул, но она расслышала только одно слово — «смелее».

Вечером, к ужину, пришел Эдуард Степанович, как всегда румяный, веселый, душистый и с непременным подношением. Сегодня с букетиком анютиных глазок. «Со значением», — умилилась Глафира Ивановна.

После ужина примеряли кольца.

— А где же золото? — спросил Эдуард Степанович.

— Какое золото? — Нюта не поняла.

— Ах, Нюточка, я же тебе говорила, не забудь взять выпиленный кусочек!

— И крошки, крошки, у них всегда остается много крошек, — взволновался жених.

— Не знаю, я не заметила, — смутилась Нюта.

— Как же так, Нюточка? — ахнула мать.

— Надо взять. Завтра поедем и потребуем вернуть. — Голос у жениха был суров, взгляд мрачен.

Нюта молча ушла в свою комнату, заперлась на задвижку, не ответила на легкое постукиванье в дверь. Слышала: мать говорила что-то сладким голосом, потом дверь хлопнула — жених ушел.

Утром Нюта сказала Глафире Ивановне, что замуж выходить раздумала. Мать уговаривала, стыдила, кричала, плакала — три утра и три вечера подряд. Приезжал Эдуард Степанович — просил, укорял, возмущался. Нюта проявила твердость и не уступила.

Прошла неделя, другая. Глафира Ивановна подозревала, что Нюта жалеет о разрыве: все она о чем-