— Василий Иванович… вот не ждали! — взволнованно говорил Лоскутов, торопливо шагая по узкому коридору вслед за Чапаевым. — И как ты надумал приехать? А мы без тебя…

Начбриг резко обернулся и потемневшими от негодования глазами уставился в лицо командира Пугачёвского полка:

— Вы тут Николаевск удумали отдать, а я, по-вашему, сквозь пальцы должен смотреть?

Вошли в комнату. Часто вытирая со лба пот, Лоскутов коротко доложил о создавшемся положении.

Лицо Чапаева было гневное: узкие брови сошлись у переносицы, на скулах набухли желваки, но командира полка он выслушал молча, не перебивая.

Когда Лоскутов кончил, Василий Иванович, в раздумье покрутив ус, тихо заметил:

— По уши завязли.

И после недолгого молчания спросил:

— Командиром новой роты добровольцев по-прежнему этот… Коробов?

— Коробов, — ответил Силантьев.

— Назначаю Дёмина. Роту принять немедленно. — Чапаев посмотрел на Силантьева: — Тебе тоже сейчас же отправиться к своему батальону и готовиться к атаке. От Порубежки не отходить. Мы во что бы то ни стало должны вернуть переправу через Большой Иргиз.

Отдав приказания, Чапаев снял шашку, пододвинул к столу табурет.

Пока начбриг сидел над картой, сутулясь и глухо в кулак покашливая, Лоскутов стоял возле него затаив дыхание.

— Слушай теперь, — заговорил наконец Чапаев, жестом приглашая командира полка следить за картой. — Оба полка бригады должны перейти в наступление. В решительное наступление. Противник получит удар с тыла, в самое слабое место… Надо сбить спесь этим господам!.. Твоему полку вернуть переправу. А в Карловку к Соболеву сейчас же отправим ординарца с приказом. Разинский полк через Гусиху выйдет в тыл к противнику и атакует его вместе с твоими ребятами в Таволжанке.

Рассказав командиру Пугачёвского полка о плане предстоящей операции, Василий Иванович постучал по столу циркулем и спросил:

— Понял?

Помолчав, уверенно проговорил:

— Если успешно поведём дело, можно будет и Николаевск освободить от белобандитов, и неприятеля обескровить.

Подписав последние приказы и послав в Карловку ординарца с пакетом, Чапаев с Лоскутовым поехали к передовым цепям.

Пугачёвский полк занимал позицию в поле, в полукилометре от извилистого берега реки.

Батальоны и роты вели перестрелку с неприятелем, закрепившимся у переправы, на этом берегу. С другого, правого берега, крутого и заросшего тальником, белочехи обстреливали красноармейцев из пулемётов.

Два брата Кузнецовы, Семен и Тихон, лежали за одним бугорком. Стреляли редко — берегли патроны. Гимнастёрки на спинах братьев почернели от солёного пота, по багровым лицам сбегали мутные струйки.

— Хотя бы солнышко, что ли, скорее закатилось, — проворчал Тихон. Эко как шпарят! Без передыху!

Семён глубже надвинул на лоб фуражку. Облизнув потрескавшиеся губы, нехотя протянул:

— Д-да, шпарят…

Тихон ещё ниже опустил голову. Он застыл, не шевелясь, весь отдавшись глубокому раздумью.

В это время Семёна окликнул сосед по левую сторону, старик Василенко. Когда Семён оглянулся, Василенко во всё лицо заулыбался:

— Василь Иваныч прискакал!

Весть о приезде Чапаева в несколько секунд облетела всех бойцов. Красноармейцы оглядывались, желая поскорее увидеть начбрига. Все оживились, повеселели. Стали перебрасываться словами:

— Теперь, ребята, не тужи!

— Узнает нынче враг, где раки зимуют!

Руководство операцией начбриг взял на себя.

Чапаев приказал сейчас же выдать бойцам запас патронов, обнести цепи водой.

— Предупреждаю: все должны быть готовыми к атаке, — сказал Василий Иванович командирам.

Встав во весь рост в тачанке, Чапаев долго разглядывал в бинокль позиции противника, намечая, куда поставить пулемёты. Посвистывая, пролетали пули, но он, казалось, ничего не замечал.

На солнце набежало дымчатое облачко с белой пенной опушкой, и тут же из степи вдруг налетел ветер и окутал цепи чёрной пылью.

Начбриг спрыгнул на землю и указал места, где требовалось установить пулемёты.

Подошёл Исаев с кружкой холодной колодезной воды. Чуть улыбаясь, сказал:

— Испить не хочешь, Василий Иванович?

Чапаев напился и, расправляя усы указательным пальцем правой руки, зашагал. Ординарец последовал за ним.

Прошли в первую цепь. Бойцы посторонились, уступая место, и начбриг с ординарцем легли на землю.

Была дана команда: «К перебежке приготовиться!» И все замерли, готовые в любое мгновение вскочить, броситься вперёд. Настороженная тишина длилась секунду, другую, третью. И хотя все только и ждали короткого, отрывистого слова «перебежка», оно, казалось, прозвучало совсем неожиданно.

— Перебежка! — закричал Чапаев, и цепь, как один человек, взметнулась, поднялась. — Бегом!

И все бросились вперёд.

Поддерживая левой рукой шашку, начбриг бежал вместе со всеми, то смотря прямо перед собой, то оглядываясь на цепь, ощетинившуюся штыками.

Затарахтело несколько вражеских пулемётов.

— Ложись!

…С каждой перебежкой расстояние до переправы сокращалось. Уже отчётливо были видны камыши у противоположного берега Большого Иргиза.

Когда Семён Кузнецов осторожно приподнял голову и посмотрел прямо перед собой, у него от изумления широко открылись глаза.

В течение дня Семён не один раз видел жаркий Иргиз, но вот почему-то лишь сейчас эта знакомая с детства мелководная, извилистая степная речушка вдруг показалась ему какой-то необыкновенной, трогательно-волнующей.

Точно зачарованные, смотрели в тихую, небыструю речку и сонно поникшие камыши, и сургучно- глинистый крутой берег, и кустарник с сизыми обмякшими листочками, и голубеющее бездонное небо. Семён на какое-то мгновение забыл и о войне, и о пролетавших над головой пулях, и о том, что, может быть, его скоро не будет в живых.

Вспомнились Семёну весёлые мальчишеские поездки в ночное, рыбалки на заре и многое, многое другое, такое близкое, родное.

Внезапно что-то прожужжало, и рядом с вытянутой рукой Кузнецова взбугрилась земля.

— Нагни голову! — услышал Семён голос Василенко, строгий и незнакомый, и тут же пришёл в себя.

«Ведь это пуля чуть не задела меня», — пронеслось в голове у Семёна, и сознание близкой опасности сразу сковало его.

Цепи лежали в напряжённом молчании. Перебежки кончились. Сейчас начнётся атака… И вот наконец наступило то, о чём думал каждый в эти пять минут, показавшиеся вечностью:

— В атаку-у!.. Ур-ра-а!..

Бойцы поднялись, выпрямились и ринулись вперёд, сотрясая воздух мощным, непрерывным