лежавший на самом углу циркуль неожиданно ослепительно заблестел.

Заложив за спину руки, Лоскутов подошёл к столу. Вскинул глаза на сидевших в глубоком молчании командиров. Глухо проговорил:

— Ну, что делать будем?

— Д-да, положеньице… — неопределённо протянул Силантьев и ещё ниже склонился над картой.

Сидевший на подоконнике Дёмин ничего не ответил.

А положение действительно было критическое.

В Самаре хозяйничало белогвардейское правительство. А на юг, вниз по Волге, в направлении на Саратов и Царицын, продвигались части чехословацкого корпуса, состоявшего из военнопленных. Этих военнопленных чехов, получивших разрешение от Советского правительства выехать к себе на родину, подняли на мятеж против молодой социалистической республики английские и французские капиталисты.

20 августа чехословацкие части заняли город Николаевск. Для Красной Армии это была большая потеря. Из Николаевска открывался прямой путь на Саратов. Советские войска оказались зажатыми в огненное кольцо.

Николаевск необходимо было освободить во что бы то ни стало. И вот полкам бригады Чапаева, расположенным в Порубежке и Карловке, было приказано выступить через село Давыдовку и атаковать противника в лоб.

Но как выполнить этот приказ, когда полк Лоскутова, находившийся в Порубежке, уже вёл бой с отрядом белочехов? Противник захватил переправу через Большой Иргиз и теперь настойчиво стремился ворваться в Порубежку.

— И надо ж так случиться… Только ведь уехал Василий Иванович в отпуск на несколько дней — и вот на тебе, началась заваруха! — покачивая головой, сказал Силантьев, отрываясь от карты. — Но приказ есть приказ. Выполнять надо!

Лоскутов насупил широкие брови.

— Если мы начнём отход на Давыдовку, — медленно заговорил он, — чтоб атаковать противника в Николаевске… как ты думаешь, этот отряд оставит нас в покое?

— Как бы не так! — воскликнул молчавший до того Дёмин. Высунувшись в окно, он зло плюнул.

Внезапно Дёмин спрыгнул с подоконника и стремглав бросился к двери.

— Василий Иванович скачет! — закричал он. — Право слово, он!

Чёрные лакированные крылья тарантаса, ставшие матовыми от пыли, беспрерывно дребезжали.

От жары земля потрескалась. Дорога, сплошь покрытая выбоинами и кочками, гудела под колёсами, словно она была отлита из чугуна. Горячий попутный ветер подхватывал густую серую пыль и нёс её впереди бешеной тройки.

С приближением к Порубежке Чапаевым овладело ещё большее нетерпение: скорее, скорее в штаб! Василий Иванович часто вставал с сиденья и, держась за костлявое плечо Исаева, восседавшего на козлах, острым взглядом впивался в несущуюся навстречу дорогу.

— Погоняй, Петька! Погоняй! — просил он.

Позади тарантаса скакало несколько верховых, и спину Чапаева обдавало душным дыханием уставших, потных коней.

С реки доносилось чёткое татаканье пулемёта, приглушённые выстрелы беспорядочной стрельбы.

— Погоняй, Петька! Погоняй! — настойчиво теребил за плечо ординарца Василий Иванович.

Но вот и село. Промелькнули гумна с заброшенными ригами, амбар без двери, и тройка влетела в безлюдную улицу. Отчаянно закудахтали куры, ошалело разбегаясь с дороги, во дворе визгливо затявкала собака.

Проезжали площадь, когда внимание Чапаева привлекла странная толпа, сгрудившаяся у пожарного сарая. Мелькали непокрытые головы, белые нательные рубахи, голые спины.

— А ну-ка, заверни, — приказал Василий Иванович Исаеву.

Лошади свернули с дороги, и тарантас мягко покатился по обожжённой солнцем траве.

— Это что тут… что тут за цыганский табор? — строго закричал Чапаев.

Понурив головы, перед ним стояли молодые парни — добровольцы недавно сформированной роты. На вопрос начбрига никто не проронил ни слова.

Сощурившись, Василий Иванович помедлил, а потом не спеша заговорил:

— А я вас, молодчики, вначале и не узнал. Смотрю издали — на бойцов не похожи. Что же, думаю, за люди?.. Каким делом, спрашиваю, занимаетесь?

Все стояли не шелохнувшись, точно оцепенели.

Быстрые зеленоватые глаза Чапаева прошлись по растерянным лицам. У двери пожарного сарая, позади тесно сбившихся ребят, начбриг приметил бойца, хорошо запомнившегося ещё при его записи в полк неделю назад.

— Да тут, никак, мой приятель?.. Сам принимал в часть! — чуть улыбнулся Василий Иванович. — А ну-ка, Аксёнкин, подойди поближе, потолкуем.

К бойцу сразу повернулись все головы, перед ним расступились, освобождая дорогу, и он медленно, как бы ощупью, приблизился к тарантасу. Это был молоденький, лет семнадцати, паренёк с едва пробившимся над губой темноватым пушком. На его полных щеках горел нежный девичий румянец.

На вопрос Чапаева: «Расскажи-ка, товарищ боец, каким вы тут добрым делом занимаетесь?» — Аксёнкин на секунду поднял голову и посмотрел в лицо начбригу. Большие правдивые глаза паренька вдруг увлажнились, и он часто заморгал веками. Негромко, виновато сказал:

— Такое случилось…

Помолчав, продолжал:

— Сам вот… теперь хоть на людей не гляди! А вышло оно так… В атаку на нас неприятель бросился, а мы… получилось, не выдержали. Бежим к мосту, а он подводами запружен. Тут уж совсем головы потеряли. Которые не только винтовки, а и одежду чуть не всю побросали… Ну и, конечно, в речку… Так объясняю, ребята?

— Чего там, всё верно… — подавленно вздохнул конопатый длинноносый парень.

— А помнишь, Аксёнкин, как я тебя в полк принимал? — пощипывая усы, спросил начбриг. — Что ты тогда говорил, помнишь? «Смелым буду, храбрым…» Да не один ты, — повышая голос, обратился Чапаев к остальным бойцам. — Все вы, молодцы, обещали жизни своей не жалеть в борьбе с врагами Советской власти! А теперь… а теперь, выходит, что же получилось? Меня обманули, Красную Армию опозорили?

Аксёнкин решительно вскинул голову и подошёл к тарантасу. Он горячо и искренне проговорил:

— Прости нас, товарищ Чапаев! Никогда больше… не допустим больше такого позора!

Заволновались, зашумели и другие парни:

— Не допустим!

— Прости, товарищ Чапаев!

Василий Иванович встал, выпрямился.

— Одно из двух: или идите домой — трусы мне не нужны, — начбриг поднял руку и сжал её в кулак, — или вы должны стать храбрыми, смелыми красноармейцами… такими, чтобы народ о вас говорил только хорошее. И чтоб завтра же быть при оружии и по всей форме, как подобает бойцам. Выбирайте!

Снова зашумели, дружно закричали бойцы:

— Больше не подведём!

— Хватит… Теперь не мы, теперь от нас будут бегать золотопогонники!

— С лихвой искупим свою вину!

Получив разрешение явиться в роту, парни побежали в переулок, обгоняя друг друга. Впереди всех нёсся Аксёнкин.

Исаев тронул коней. Через несколько минут тройка остановилась у штаба.

Навстречу Чапаеву с крыльца сбегал радостно возбуждённый Дёмин. За ним едва поспевали Лоскутов и Силантьев.