— Дожили!

— Дожили! — повторил вслед за Костиком Тимка и внезапно рассмеялся. — Что это мы с тобой распетушились? Подумаешь, ценность какая — соль! Зайдем с купанья в лавочку и купим целый пакет. А сейчас, Костик, сбегай к Кире. У нее-то, наверное, есть соль.

— К кому? — протянул удивленный Костик. — К какой такой Кире?

— К соседке нашей… Она еще за спичками к нам приходила.

— Это к рыжухе? — Костик попятился к двери и стукнулся затылком о косяк. — И не подумаю! Я… я лучше в колодец прыгну, чем к ней.

— В кого ты такой злопамятный, Константин? — спросил Тимка. Напялил на себя ковбойку, брюки, достал из-под раскладушки сандалеты. Сбегая с крыльца, отрывисто бросил: — Я мигом!

«И охота ему идти на поклон к рыжухе? — думал Костик, садясь на пол рядышком с бездельником Мишкой, страсть как любившим поспать. — Уж лучше несоленое есть, чем к ней сломя голову бежать… А вдруг рыжая вместо соли фигу Тимке покажет?»

Время шло, уже задымилась парком помутневшая в миске вода, а Тимка все не возвращался и не возвращался.

— Пойду-ка в щелку в заборе погляжу, — сказал вслух Костик. — Кто знает, дома ли еще рыжуха? Может, Тимка в лавку навострил лыжи?

Разыскав в высоком заборе щелку, Костик прижался лбом к нагретой солнцем тесине в натеках смолы.

По ту сторону сада перед белой дачей стояли Тимка и рыжуха. Стояли и весело о чем-то болтали. Девчонка часто вскидывала тонкую руку и начинала наматывать на палец огненную прядку, то и дело упрямо падавшую ей на висок. А Тимка, не спускавший с Киры глаз, только лыбился.

Видно Тимка сейчас обо всем забыл: и про кипящую картошку, и про соль, и про голодного брата. Стоял столбом, развеся уши, а та — хитрая — все трещала и трещала без умолку.

Костик нагнулся, поднял из-под ног ком ссохшегося чернозема. Оглядел его со всех сторон. Ничего, сойдет?

«Попасть бы рыжей в голову, пусть бы поскулила!»— подумал Костик, отходя от забора. Потом разбежался, подпрыгнул и запустил тяжелый комок на соседний участок. И тотчас услышал испуганный возглас:

— Ой, кто-то кидается!

Довольный Костик помчался на веранду, вытирая о трусы ладони. От миски с картошкой валил пар, из-под крышки лезли пузыри. Схватив со стола полотенце, Костик снял горячую крышку, подул на кипящую белым ключом воду. Тут-то и появился в дверях Тимка.

— Принес соль? — спросил как ни в чем не бывало Костик.

Тимка растерянно заморгал глазами.

— Какую соль? — он глянул ничего не видящими глазами на Костика, потом перевел взгляд на свои руки. — Ах, соль… А я… потерял ее. Торопился и дорогой потерял. Кира насыпала в газетный фунтик… Как же это я, разиня?

Проведя ребром руки по вспотевшему лбу, Тимка тяжело переступил порог веранды. И вдруг весело закричал:

— Костик! А соль-то наша… смотри, где она красуется!

На полочке над дверью в комнату стоял глиняный расписной горшочек. Тот самый, в котором у бабушки всегда была соль.

— Или ты, или я… по рассеянности туда сунули, — Тимка поднял руку и снял с полки горшок.

Едва Костик притворил за собой калитку, как сразу же столкнулся с тетей Мотей.

— Живы, мужики? — детсадовская нянечка улыбнулась Костику. — Шла мимо, дай, думаю, на момент загляну.

Костик вежливо поздоровался, полюбовался родинками-орешками на сияющем добротой лице тети Моти. Понижая голос, он прибавил, с опаской оглядываясь йа калитку:

— Вы лучше к нам завтра приходите, тетя Мотя… А сейчас Тимка не в духе. Я вот еле ноги унес. Теперь мы с ним навсегда рассорились.

— Его что, чумная муха укусила?

Костик поморгал длинными ресницами, страдальчески морща лоб.

— Только вам одной, тетя Мотя… На Тимку нашего находит иногда. А в это лето в особенности. Вдруг ни с того ни с сего…

Тетя Мотя громко, по-мужски кашлянула.

— Ясно — переходный возраст! — заключила она. — Пройдет, не опасно!.. А завтра я непременно… Нынче у самой дел по самые ноздри. На Десятую направляюсь. Прачечную иду распекать: белье нам задерживают… А ты, Костик, беги-ка вон к моим… Вон они возле машины крутятся!

Еще раз солидно кашлянув, тетя Мотя крупно, широко зашагала наискосок дороги. За дачей Джамбула начинался проулок. Через этот проулок можно было выйти на следующую — Десятую — просеку.

А у детсада и в самом деле стоял огромный самосвал, как бы весь перепачканный мукой. Женька бегала вокруг машины и что-то кричала пронзительно, весело. Маришка же сидела около заднего высокого колесища и таращилась, заглядывая под брюхо самосвалу. Из-под машины торчали чьи-то длиннущие ноги в синих штанах и черных ботинках самого, наверно, большого размера.

— Чего тут? — спросил Костик, опускаясь на примятую траву рядом с Маришкой.

Но Маришка даже не взглянула на Костика. Она шмыгнула носом, потыкала грязным пальцем ребристую покрышку колеса и лишь после этого по-деловому сухо сказала:

— Разве не видишь? Задний мост проверяем!

С безжалостным ожесточением вытерла рукой нос (Костик удивился, как Маришка не свернула нос набок) и еще сказала, по-прежнему не глядя на Костика:

— У нас с папаней МАЗик — что твои часы… Не как у некоторых. Не зря у нас на радиаторе флажок ударника. А знал бы ты, в каком виде мы с папаней приняли самосвал… Хижина дяди Тома, а не машина была!

— Мишка! — проговорил сиповато человек, лежавший под самосвалом.

Толкнув Костика острым локтем в бок, Маришка прошептала:

— Папаня страсть как не любит, когда его нахваливают!

Некоторое время и Маришка и Костик молчали, глядя на вытянутые перед ними ноги. Но вот ноги зашевелились, согнулись в коленях. А еще через миг из-под машины вылез Маришкин отец — дюжий мужчина в синей помятой куртке.

— Папаня, да ты весь вымазался! — сказала Маришка. — Дай-ка мне ветошку!

И тотчас сама полезла в оттопыренный карман отцовской куртки.

Отец устало улыбнулся. На потном обветренном лице его с красно-бурыми выпуклыми скулами маслено лоснились дегтярные пятна: одно у подбородка, а два над правым глазом, казавшимся чуть-чуть больше левого.

Маришка заботливо вытерла отцу лицо, сидевшему смирно и послушно, сунула ветошь в тот же карман и кивнула в сторону Костика:

— Это он, папаня, Женьку от козла спас. Помнишь, я тебе про него говорила?

— Как же, Мишка, помню, — кивнул отец и протянул Костику широкую руку. — Будем знакомы. Меня Спиридоном, а тебя как?

Жгуче краснея, Костик не без робости положил свою руку на жесткую ладонь дяди Спири, всю в паутине черных морщинок.

— А его, папаня, Константином, — за Костика ответила Маришка. — Папаня, а ты по дороге на карьер