Но с первыми туманами рассветаГюльбея, беспокойна и грустна,Была уже умыта и одета,Как страсть неукротимая бледнаУ соловья, как говорят поэты,Шипом томленья грудь уязвленаНо эта боль ничто перед страданьем,Рожденным необузданным желаньем.88Я вывел бы мораль, но в наши дниЧитатели легко подозреваютПоэта в злобном умысле; ониКакие — то намеки открываютВ любой строфе. И не они одниСвои ж собратья нас одолевают.На свете нынче много нас, писак,И всем польстить я не могу никак.89Итак, султанша с ложа подняласьПухового, как ложе сибарита,На лепестки нежнейших роз ложась,Стонал он всякий раз весьма сердито.Гюльбея, в зеркала не поглядясь,Не ощущая даже аппетита,Заветной возбужденная мечтой,Горела бледной, гневной красотой.90Ее великий муж и покровительПроснулся тоже — несколько поздней,Он, тридцати провинций повелитель,Супруге редко нравился своей.Но в Турции отличный исцелительВ подобном деле щедрый Гименей:Эмбарго он на жен не налагаетИ утешаться мужу помогает.91Султан, однако, редко размышлялНа эту тему; как любой мужчина,С красотками от дел он отдыхалИ их ценил, как дорогие винаЧеркешенок в гареме он держал,Как безделушки, вазы и картиныНо все — таки гордился он однойГюльбеей, как любимою женой.92Он встал и омовенья совершил,Напился кофе, помолясь пророку,И на совет министров поспешил.Им не давал ни отдыху, ни срокуНесокрушимый натиск русских сил,За что льстецы венчанного порокаДоселе не устали прославлятьВеликую монархиню и б…93Не обижайся этой похвалою,О Александр, ее законный внук,Когда над императорской НевоюМои октавы ты услышишь вдруг.Я знаю: в рев балтийского прибояУже проник могучий новый звукНеукротимой вольности дыханье!С меня довольно этого сознанья.94Что твой отец — Екатеринин сын,Вельможи все признали дружным хором;Любила государыня мужчин,Но это не считается позором,И адюльтер какой-нибудь одинНе может стать наследственным укором,
