Орци выбежал им навстречу. Когда гости вслед за Калоем вошли в дом, обе хозяйки были уже на ногах. Дали убирала постели, Гота разжигала печь.
Не прошло и часа, как гость и вся его семья, обласканная, согретая теплом и радушием хозяев, спали в отведенной им комнате спокойным сном, каким давно уже не приходилось спать.
И хотя в эту ночь никакой опасности для Зяламха не было, Калой на всякий случай велел Орци расставить в разных дворах заседланных лошадей. А когда рассвело, братья принялись за обычные домашние дела. Глядя со стороны, никто не мог бы подумать, что в их доме есть посторонние. Так прошел день. Жена Зяламха, жена его брата, младший братишка и дети привыкли скрываться. Они научились всегда говорить вполголоса и не подходить к окнам. Здесь можно было и не таиться, но у них это получалось само собой.
Ни Дали, ни Готе не было известно, кто у них в гостях. Калой сказал им, что это семья чеченца, который из-за кровничества вынужден прятаться и избегать людей. И это было истиной, потому что Зяламх действительно стал знаменитым абреком Залимханом из-за того, что его оскорбителей и кровников взяла под защиту власть и всей своей силой обрушилась на него.
Когда стемнело, Орци привел лошадей, посадил на них детишек гостей и тронулся в путь. За околицей обе женщины тоже сели верхом на лошадей, и караван двинулся в глубь гор, к аулу Кек, где у Зяламха были близкие друзья.
Кек стоял так высоко в горах, что выше уже не было ингушских поселений.
Часа через два следом выехали Зяламх и Калой. Прощаясь с хозяйками дома, Зяламх тихо сказал:
— Спасибо вам за хлеб-соль! Молю Аллаха, чтоб вам никогда не приходилось искать гостеприимства, скрываться, как это приходится нам!.. Счастливо живите!
— Счастливого пути!
— Да сжалится над вами Аллах! — ответили Дали и Гота. И, кажется, они впервые подумали, что беды и горе, изведанные ими, — еще не самые тяжкие испытания. «Не приведи Аллах вот так… бездомничать…»
Ночь была светлая, хотя луна еще не всходила. Калой и Зяламх проехали по дороге к аулу Пуй, что лежит на пути к Кеку, потом резко свернули в лес и направились в обратную сторону. Через некоторое время перед ними открылся вид на черную башню на горе. Это был замок Ольгетты. Оставив лошадей внизу, Калой провел гостя вверх пешеходной тропой, показал одному ему известный тайник и сказал, что здесь, если придется, он может оставаться и жить сколько угодно. Только никто не должен знать об этом убежище. Зяламх понимал, что Калой делится с ним самым сокровенным. Все меньше оставалось у него теперь таких друзей.
Вскоре они спустились к лошадям и вернулись на дорогу, по которой ушла семья Зяламха.
В Кек приехали поздно. Там все, кроме хозяина дома, спали. Орци давно уже угнал обратно лошадей. Калой не стал задерживаться и, поручив гостя хозяину, пошел со двора. Зяламх захотел проводить его, и они вместе вышли на дорогу. Поднялась луна, осветила горы. Было безветренно, тихо. Где-то журчала вода.
Калой и Зяламх остановились на крутой тропе. Их не смущала черная бездна у самых ног. Зяламх был спокоен.
— Вот куда загнали они меня… — грустно промолвил он, окидывая взглядом кольцо обступивших гор. — Такому, как я, не надо было иметь семью… Себя мне не жаль. Но их измучил… А ночью все мерещатся люди, что томятся и погибают из-за меня в тюрьмах…
— Да разве ты виноват в этом? — пытался успокоить его Калой. — Это трусость слуг царских! С тобой не могут справиться, так берут беззащитных…
Зяламх печально покачал головой.
— Я знаю тебя, Калой, — сказал он, — ты смелый человек, но ты добрее меня. Ты ради своей жизни не дал бы страдать другим… Вот они сожгли, разгромили ваш аул Цорх. А за что? Я же близко к нему не подходил! А я вместо того, чтобы смириться, свирепею! Ненависть к злодеям застилает мне ум. Я жажду их гибели и бью, бью, где могу, сколько хватает сил… — Глаза Зяламха горели. — Теперь это стало моей судьбой. Они меня сделали таким. Но ты свободен. Они еще не встали на твой след. Ты очень умно брал их за глотку, не открывая себя. Ты еще можешь вернуться к сохе. А разве есть что-нибудь вкуснее чурека, добытого своими руками из этой земли? Я хочу уйти за границу… Вот только достанем немного денег — и уйду… Мне как-то сказали русские — я тайно встречался с ними… не здешние были, — что таких, как мы, и в России много… Что они сбросят со своего стула царя Николая и сами станут хозяевами жизни… И будет большая война между русскими эбаргами и слугами царя! Вот тогда и я вернусь, и мы все вместе посчитаемся с ними за все! — Голос Зяламха был хриплый, простуженный. Он то улыбался, то хмурил брови и зло поводил глазами.
— Власть царя — это гора! — сказал Калой невесело. — Трудно будет ее одолеть… И когда это будет?.. А пока тебе лучше притихнуть. Всполошились они!..
Зяламх улыбнулся.
— Да. Все они знают теперь чеченца из Харачоя — от царя и до последнего писаря! И многим хочется положить себе в карман обещанные за мою голову восемнадцать тысяч. Только я ценю ее дороже… И об этом узнает еще не один.
Они простились, условившись встречаться в башне замка Ольгетты. Калой из уважения к гостю пошел за околицу пешком, ведя коня в поводу. А Зяламх долго стоял, вспоминая свое село Харачой в веденских горах, где теперь не осталось ни одного родного ему человека. Он смотрел на яркую луну и думал том, что она сейчас видит со своей высоты и Ведено и его родной аул. Как хорошо луне!
Судьба Зяламха тяжелым камнем легла на сердце Калоя. Он с тоской думал о друге, о его несчастной семье. Ведь «даже самая длинная веревка всегда имеет конец…» Загнали его сюда, но остановятся ли на этом?
И яснее увидел Калой: есть люди, сильные силой власти, и есть люди, которым приходится самим стоять за себя… И вражда между ними — вечная. А раз так — нет нужды искать конец веревки… страшный конец… Надо просто жить и, где удастся, наносить удары.
Прошел год. Как-то разнесся слух, что Зяламх среди бела дня напал на город Кизляр и похитил все ценности из банка. Люди удивлялись его смелости. Многие завидовали его богатству, и никто не знал, что в числе его друзей были эбарги и с этих гор.
Слава и дерзкие налеты Зяламха не давали покоя властям. Он был укором их бессилию и заразительным примером для других.
К концу сенокоса в горах появился Чаборз. Он в сопровождении нескольких родовых братьев объехал свои угодья, заглянул в соседние ущелья, побывал в пещерах. Горцы поняли: старшина кого-то высматривает.
По дороге домой он встретил Орци и, отозвав его в сторону, сказал:
— Если установят, что твой брат бывал с Зяламхом, будет беда. Аул разорят. Сожгут.
Глаза Чаборза пытливо смотрели в глаза Орци. Но тот выдержал его взгляд и с невозмутимым спокойствием ответил:
— Видишь ли, один человек сразу в двух местах бывать не может, если он не джин или не оборотень. Спроси село. Мой брат — всегда с народом. На всех работах он дома… — Орци умолк и, поглядев на Чаборза, простодушно добавил: — А если нам когда-нибудь почему-нибудь придется уйти к Зяламху… — он улыбнулся, — ты, Чаборз, узнаешь об этом… И самым первым! Мы не обидим тебя, почтим твою власть, придем к тебе в гости…
— Оставь свои глупые шутки! — огрызнулся Чаборз. — И запомни: я предупредил вас!
— И я предупредил! — с той же наивной улыбкой ответил Орци, словно встреча с Чаборзом доставила ему огромное удовольствие.
Старшина уехал.
А позднее, к концу месяца ревущего оленя, когда леса почти обнажились, а на вершинах гор заиграли метели, ночью из всех трех ущелий к башне Эги прискакали родственники. Они принесли страшную весть: со всех сторон в ингушские горы вошли солдаты. Их сотни, тысячи! Русские пехотинцы, казаки, дагестанские всадники, ингуши из милицейской охраны. Их ведут важные начальники.
Калоя не было дома, и Орци не сразу сообразил, что делать. Страх за брата перепутал мысли. Наконец