— Нет, — пояснил Калой, — не петух, огонь… Огонь знаешь? Огонь пустил!

Илья рассмеялся.

— Ну да, огонь! Это у нас говорят: огонь — петух… За что же ты его?

— Наша земля сопсем мала-мала. А он один се земля себе брал. Как казак он!

— Во! В этом вся штука! Один хапает себе все, а другому ничего не достается! Нельзя так! Неправильно.

— Очень неправильно! — согласился Калой.

Уже на рассвете им все-таки пришлось прервать этот большой разговор, и они вздремнули.

Но Калой очень скоро поднялся, разбудил Дали, и они тепло, душевно простились с хозяевами, пообещав приезжать в гости.

Виты и Матас были уже на ногах, когда они постучались к ним. Матас успела привести в порядок комнату, приготовить чай в самоваре. Оказывается, Илья с женой подарили им этот удивительный, блестящий, как солнце, котел, в котором вода и огонь были вместе! Позавтракав, еще раз пожелав Виты и Матас счастья, Калой и Дали пошли домой.

Город только что просыпался. С лязгом открывались ставни, засовы ворот. На площади собирался табун. Торговки спешили с корзинками на базар. Рабочие шли на работу.

На всю эту незнакомую жизнь Дали смотрела с большим интересом. Они шли пешком и вели коней в поводу. На одном из перекрестков со скрежетом и визгом прошел трамвай. Дали он показался настоящим чудовищем. На следующем углу она увидела бассейную будку. Около нее с ведрами толпились люди. С другой стороны будки стояло корыто, в котором извозчики и дрогали поили лошадей.

— И наши сегодня не поены, — заметила Дали.

— За городом в роднике попьют, — отозвался Калой. — Здесь деньги за воду берут.

— Как деньги? — удивилась Дали. — За воду?

— Здесь за все платят, — пояснил Калой, и они пошли дальше. Внезапно над головой Дали раздался могучий удар колокола. За ним второй… Она вместе с конем шарахнулась в сторону и зажала ладонями уши. Взглянув вверх, Дали увидела огромный колокол, в котором язык величиной с оглоблю мотался из стороны в сторону, готовый сорваться на мостовую. Дали кинулась бежать.

— Да ты что, очумела, что ли? — закричал ей вслед Калой.

Она остановилась, поймала коня и пошла, опустив голову. Уже на окраине города ее снова оглушил взревевший поблизости фабричный гудок. Звук этот заполнил и землю и небо. Калой улыбнулся. Дали придержала коня, закинула на шею повод и, вскочив в седло, помчалась галопом. Калою ничего не оставалось, как кинуться ей вдогонку.

— Что с тобой? — спросил он ее, когда они поравнялись на выгоне.

— Ничего, — уже спокойно ответила Дали. — Со вчерашнего дня я наелась этим городом вот так! — Она провела пальцем по шее. — Или в нем живут только глухие? И бог у них глухой, что ли? Матас через неделю дурочкой станет! Чтоб им огнем сгореть!

Калой расхохотался.

— Не бойся. За неделю привыкнет! И ты привыкла бы.

Некоторое время они ехали молча.

— Может быть, — откликнулась Дали. — Только я не знаю, зачем нужно привыкать к этому? Ведь есть места на земле, где можно жить спокойно…

Она расправила шаровары и платье.

— Давай поторопимся, пока нет на дороге людей! — озорно взглянув на мужа, предложила она. И, подравняв коней, они рысью помчались в родные горы.

А Матас по-настоящему чувствовала себя хорошо. В воскресенье открылась ярмарка. День выдался солнечный, ясный. Еще в субботу Виты купил ей обнову: бархатный жакет фиолетового цвета, полуботинки с пуговицами из стеклянных алмазиков и кашемировый платок с красно-зелеными цветами.

Под этот жакет Матас надела свое самое лучшее, атласное платье цвета спелой вишни, и они отправились гулять. На Виты был черный костюм, хромовые сапоги, черный картуз и белоснежная рубаха.

— Мы во всем, как они! — заметила Матас, глядя на русскую публику. — Наши не узнали бы!

Виты сказал, чтоб она взяла его под руку. Она засмущалась, но все же подсунула руку кренделем под его локоть. Это было очень кстати, потому что без привычки сразу с чувяк встать на наборный, высокий каблук было не менее сложно, чем влезть на ходули. Но она изо всех сил пыталась не подать виду, что ей тяжело, и шла, стараясь перенять походку городских.

Ярмарка поразила ее многоголосьем, шумом и невиданным скоплением народа и подвод.

— Если б раньше мне сказали, что на свете столько людей, я бы не поверила! — говорила она Виты, судорожно схватившись за него, чтоб не потеряться в толпе.

Подводы, палатки, лавки и магазины стояли длинными рядами. Продавцы на все лады и на всех языках зазывали покупателей. На помосте возле балагана гремел большой барабан и ухала труба. Под звуки шарманки и звон тарелок вертелись перекидные качели и карусель. Где-то за спиной гудели гусли и гнусавил слепец. Хмельные голоса горланили песни. Мелькали ленты, звенели монисты, визжали на разные голоса свистульки.

У Матас рябило в глазах. Кружилась голова.

Виты угощал ее пончиками. Поил лимонадом. Катал на карусели, на перекидных качелях. Матас измучилась. Но она видела, какое удовольствие доставляет Виты показывать ей все эти новости, и, превозмогая усталость, с улыбкой шла за ним. Уже на пути домой им повстречались люди, танцевавшие под гармонь. А при выходе с ярмарочной площади они увидели большую толпу, в центре которой пели два бородатых солдата. Один из них был слепой, другой — без руки. Толпа с глубоким сочувствием слушала их. Лица мужчин были хмуры. Женщины вытирали слезы.

— Что случилось? О чем они? — тихо спросила Матас у мужа.

Виты не сразу ответил. Он постоял, послушал. А когда солдаты умолкли, вместе с другими подошел и бросил в их шапку пятак. Солдаты крестились и кланялись народу.

Виты и Матас выбрались на улицу. Было за полдень. Они дошли до сквера, сели в тени на скамейку. И тогда Виты сказал, что сейчас где-то далеко, на краю государства, идет война. Воюет Россия с народом, который называется «япошка». Япошка похож на ногайцев, только говорят, они очень злые и маленького роста.

Эти солдаты воевали против них, и япошка отрезал одному из них руку, а другому выколол глаза. Солдаты пели о том, как ночью враги тайно подкрались к русским кораблям и русские солдаты бились, пока не умерли все до единого.

— А если они победят царя, они всем будут выкалывать глаза и резать руки? — со страхом спросила Матас. — И почему русские танцуют и поют, когда там у них война?

— Много их. Одни воюют, другие пляшут и поют. Они не боятся япошку.

К вечеру Виты и Матас добрались до дому. Виты умылся и, переодевшись, лег отдохнуть, а Матас сняла свои обновы, почистила и любовно сложила в сундук. Старые чувяки показались ей милее самых дорогих ботинок. Она принялась разогревать обед. Из всего, что она видела за этот день, ее поразили эти два бородатых солдата. И она снова и снова возвращалась к рассказу Виты о войне.

А еще больше ее удивило, что в русских войсках против япошки сражаются отряды от всех народов и даже от ингушей.

— Что же это за люди, что их столько народов не могут победить?

— Япошка дерется около своих ворот, а нашим надо полгода пешком до них добираться, — ответил Виты.

— Говорят, — сказал он, — один ингуш прислал домой такое письмо: «Мы каждый день стреляем вперед, а идем назад. Ночью возвращаемся и ищем у убитых, чего бы поесть. Но наши лошади боятся к мертвецам подходить, пятятся, храпят. Когда одному всаднику не удалось дотянуться обобрать убитого, он так разозлился, что встал и во весь голос обругал коня: „Если от живых япошков я бегу, а от мертвых ты шарахаешься, я не знаю, кто царя Николая в таком случае будет спасать!“ Япошки услышали его и открыли такой огонь, что чуть всех ингушей не перебили. Те едва на конях спаслись».

Матас, затаив дыхание, слушала рассказы мужа.