отличный от запаха юноши; я ощутил запах тела взрослого человека — тела Мори. Мори тоже был напряжен. Что же делать — может быть, теперь играть, не давая форы?

…И в это время началось землетрясение. Эти колебания вверх и вниз, как ни странно, вселяли чувство устойчивости, казалось, будто спокойно погружаешься в бездну па какой-то огромной качающейся платформе — таким было это землетрясение. По привычке я тут же начал рассказывать Мори о землетрясении.

— Это землетрясение. В движение пришел верхний слой земной коры. Если говорить о том, как это происходит, то в общем…

Повернувшееся ко мне небритое лицо Мори выражало живой интерес, но глаза при этом были совершенно спокойными! И я покраснел. Я подумал, что Мори, с таким интересом и спокойствием слушавший мой рассказ, как раз и есть тот человек, который, подобно Сократу, заставляет меня осознать свое невежество и пытается поднять меня на новую ступень знаний. В этот момент, к счастью, зазвонил телефон, и я вышел из затруднительного положения. Это снова был юнец, такой же, как тот, что угрожал мне тогда по телефону, но на этот раз тон был предельно вежливый — наверное, какой-нибудь полный энтузиазма молодой профсоюзный функционер, старающийся придать своему голосу солидную басовитость.

— Если сила толчков достигнет восьми баллов, то Токио будет разрушен. Разумеется, будут мобилизованы силы самообороны. Воспользовавшись таким удобным моментом, они совершат военный переворот. И в Японии никто не способен предотвратить это, верно? Землетрясение, переворот — революционные силы будут раздавлены. Землетрясение — этот шанс изменения расстановки сил — смогут использовать только силы самообороны, а революционные группы использовать не смогут. Исходя из этого, сделаем следующий шаг в наших рассуждениях. Нужно создать такое разрушительное средство, которое могло бы уравновесить те силы, что придут в движение в результате землетрясения. И показать, что мы способны свободно контролировать его и приводить в действие. Другого пути нет. Могучая сила, адекватная общему количеству энергии землетрясения, не дала человеку. Успех возможен лишь в том случае, если мы ограничимся только районом Токио. Народ должен иметь одну атомную бомбу, которой будет распоряжаться наша р-р-рево-люционная группа. Это будет фактором нестабильности — нечто равное землетрясению, способному превратить Токио в руины. Вот что явится нашим козырем. Нечто подобное планирует и контрреволюционная группировка, но мы в отличие от них уже лет десять готовились к этому, так что сходство только кажущееся. Одна лишь паша группа р-р-революционная, и только наш курс правилен и в своей теоретической основе, и в своей практике. Мы надеемся, что вас не запутают грязные угрозы бандитов из контрреволюционной организации и вы пойдете на наш митинг. Мы высоко ценим активное участие в нем представителя интеллигенции, тем более что вы специалист.

Специалист? Какой же я специалист? Я восемнадцатилетний неопытный мальчишка! — непроизвольно вырвалось у меня — впервые после превращения мой голос звучал естественно. Я вновь ощутил, что не только мое тело, но и даже дух стал восемнадцатилетним.

Что? — Голос собеседника, утративший деланную солидность, звучал теперь по-молодому грубо, в нем слышалось нескрываемое беспокойство. — Восемнадцатилетний мальчишка? Зачем вы меня дурачите? Разве вы не тот бывший специалист атомной электростанции?

— Не верите — задайте мне какой-нибудь вопрос по специальности. Я и сам хочу проверить, остались ли у меня хоть какие-то знания. Остались ли они в голове восемнадцатилетнего юнца.

— Хм! Болван!

Мой собеседник бросил трубку, употребив, как мне послышалось, непонятный диалектизм, но, подумав, я понял, что это просто старое ругательство. Ха-ха, а ведь я ему сказал чистую правду. Теперь революционная группа, откуда мне позвонили, несомненно, будет считать меня своим врагом я ведь отказался снабдить ее сведениями об атомной энергии. Правда, мне уже угрожала враждебная ей группировка. В любом случае либо те, либо другие будут ненавидеть меня — никуда не денешься! Но фактически ненавидеть будут несуществующего тридцативосьмилетпего человека, и, следовательно, я, превратившийся, в полной безопасности, ха-ха.

Когда мы с Мори подошли к зданию, в котором проходил митинг, около огромного сугроба, подтаявшего было, по потом снова замерзшего, выступал какой-то странный человек лет тридцати. Долго говорить ему не дали — юнцы из отряда охраны митинга с повязками Антиполиция на рукавах сбили его с ног. Он упал, уткнувшись головой в грязный сугроб. Это был невзрачный человек с серым лицом, казавшийся ниже ростом, чем был на самом деле, из-за сутулости, вызванной сидячим образом жизни. Но, подчиняясь непонятному раздвоению сознания, он отрастил вызывающе огромные усы. Привлеченный усами, я внимательно всмотрелся в его лицо — прекрасный высокий лоб, крупный, выдающийся вперед нос. Манера изъясняться у него тоже была не простой, сочетавшей в себе прямоту и выспренность.

— Революционная партия свергает партию своих противников — это совершенно естественно! Если она не делает этого, то никакая она не партия. Но зачем проламывать черепа железными трубами, переламывать руки и ноги и, наконец, убивать? Может быть, лучше вместо этого хватать людей, снимать с них штаны и пороть? А потом можно и отпустить. Снова хватать и снова пороть, повторяя это раз за разом. И проделывать это с лучшими студентами, в конце концов порка им надоест и они, возможно, вступят в вашу группу. Во всяком случае, такая вероятность существует. Если же к вам придут люди с пробитыми головами и переломанными ногами и руками, проку от них мало. От убитых и вовсе мало толку. Вам это, должно быть, понятно? Вы ведь тоже лучшие студенты! — (Тут несколько человек из антиполиции, на которых он указал пальцем, подскочили к усатому с криками: Мы не проламываем черепа, не переламываем руки и ноги и, уж конечно, не убиваем! Партия наших противников, говоришь? Пороть нужно, говоришь? — и сбили его с ног. Мужчина упал в сугроб как подкошенный, но все же встал и начал счищать с себя снег и грязь и отряхиваться, как собака, — во все стороны летели комки снега и брызги воды. Потом он отошел на несколько шагов от антиполиции и возобновил свое выступление, но тут же снова приблизился к антиполиции.) — Я придумал прекрасный метод достижения согласия между вашими группами. Враждующие группы А и В посылают друг другу ну хотя бы по пять человек. Таким образом, каждая из них берет заложников и, заботясь о судьбе своих товарищей, находящихся во вражеском стане, будет относиться к посланцам учтиво. Если же вы станете принимать с распростертыми объятиями посланца других групп, то поступите именно так, как следует поступать умным людям. Мао Цзедун всегда радушно встречал иностранных гостей. Неумны те, кто не видит другого пути, кроме борьбы с противником. Но вы, наверно, выступаете и против идей Мао тоже? Со временем посланцы других групп поймут, что теория и практика вашей группы не так уж отличаются от их собственной теории и практики, во всяком случае не настолько, чтобы за это пороли. И тогда они станут той движущей силой, которая поможет осуществить слияние двух групп. Согласны? А если не согласны, то с чем? (Ты ни черта не смыслишь в организационных вопросах, в анализе нынешней обстановки в мире, реально существуют лишь революционная группа и контрреволюционная бандитская организация, — парировала антиполиция, заколебавшаяся было под воздействием логики оратора, и набросилась на него с еще большим ожесточением.)

Усатый оратор, сбитый с ног в четвертый или пятый раз за то время, как мы с Мори наблюдали за происходящим, медленно, точно вставать ему совсем не хотелось, поднялся и, отряхиваясь, подошел к нам. Наверно, потому, что, кроме нас, у него не было ни одного слушателя! Сильно сощурившись, как всякий очень близорукий человек, по какой-то причине оставшийся без очков (в данном случае причина была ясна — он несколько раз тыкался головой в сугроб), сказал:

— Революционная группа ведет борьбу, обращаясь к широким слоям народа, но особенно старается втянуть в свою орбиту интеллигенцию, верно? Вам не кажется, что она должна делать все наоборот? Сможет ли группа расширить свои ряды, если не разрушит — окружающую ее ограду и не распространится за ее пределы,? Никакого прока не будет от того, что она втянет в свою орбиту незначительное число интеллигентов. Разве не должна она выпустить интеллигенцию на вольное пастбище как свободных пропагандистов проводимой группой кампании?

Сначала я подумал, что слова усатого оратора обращены ко мне. Но тут же спохватился. Он обращался к одному из тех интеллигентов, которых революционная группа пытается втянуть в свою орбиту, и считал он таковыми не кого иного, как Мори! Двадцативосьмилетний же Мори, благосклонно улыбаясь, слушает усатого оратора и, казалось, безмолвно соглашается с ним, поощряет его. Улыбка Мори, будто милая шалость ребенка, не могла не вызвать улыбку и у оратора, в усах которого запеклась лившаяся из