разных человека, два разных мира, две звезды на разных орбитах, между которыми тысячи миль черного безвоздушного пространства.

Правительство разделяет людей не по тому признаку. Нас надо ограждать от тех, кто в конце концов нас оставит, от людей, которые уйдут и забудут о нас.

— А ты помнишь наши планы на это лето? — вдруг спрашивает Хана. Наверное, она тоже почувствовала ностальгию. — Помнишь, что мы собирались сделать под занавес?

— Прокрасться в бассейн «Спенсер преп», — ни секунды не раздумывая, говорю я.

— И поплавать там в одном белье, — заканчивает Хана.

Мне становится весело.

— Перелезть через ограду фермы Черрихилл…

— …и пить кленовый сироп прямо из бочек.

— Пробежать весь путь от Холма до Старого аэропорта.

— Проехать на великах до Суисайд-Пойнта.

— Попробовать найти канатные качели, про которые нам рассказывала Сара Миллер. Те, что над Фор-ривер.

— Пройти без билета в кино и посмотреть четыре сеанса подряд.

— Одолеть мороженое «Хобгоблин» в «Мэй».

Теперь уже я улыбаюсь во весь рот, и Хана тоже. Я начинаю цитировать рекламу:

— «Гигантские порции для нечеловеческого аппетита. Тринадцать шариков, взбитые сливки, горячая сливочная помадка.

Хана подхватывает:

— …и все мыслимые присыпки и сиропы, которые смогут проглотить ваши маленькие монстры!»

Мы обе хохочем. Этот рекламный плакат мы читали, наверное, тысячу раз и собирались организовать второй штурм «Хобгоблина». Первая попытка состоялась в четвертом классе, тогда Хана настояла на походе в «Мэй» и взяла меня с собой. Остаток вечера мы катались по полу у нее в туалете, а ведь съели всего по семь шариков из тринадцати.

Вот и моя улица. Посреди дороги детишки играют в некое подобие футбола — вместо мяча они гоняют по асфальту консервную банку. Их загорелые тела блестят от пота. Я замечаю среди игроков Дженни. Какая-то девочка пытается локтем отпихнуть ее со своего пути, Дженни разворачивается и толкает девчонку на землю. Девчонка начинает реветь, но, даже когда ее рев превращается в пронзительный вой сирены, никто не выглядывает из ближайших домов, только занавеска колыхнулась в одном окне.

Мне безумно хочется удержаться на волне хорошего настроения, хочется снова наладить отношения с Ханой, пусть ненадолго, только до конца лета.

— Послушай, Хана… — У меня перехватило горло, я еле-еле выдавливаю из себя слова и нервничаю, почти как на эвалуации. — Сегодня вечером в парке показывают «Дефективного полицейского» с Майклом Винном. Двойной сеанс. Можем пойти, если хочешь.

Этот фильм мы с Ханой любим еще с детства, он о детективе, который на самом деле бестолковый, и его преданном псе. В итоге именно пес всегда раскрывает преступление. Главную роль переиграли многие актеры, но наш любимчик — Майкл Винн. Маленькими мы молили Бога, чтобы нам его выбрали в женихи.

— Сегодня? — Улыбка замирает на лице Ханы, а у меня сводит желудок.

«Дура, какая дура, — думаю я про себя, — это все равно ничего не изменит».

— Если не хочешь, ничего страшного. Все нормально. Просто подумала, что можно сходить, — тороплюсь сказать я и отвожу глаза в сторону, чтобы Хана не заметила, как я разочарована.

— Да нет… То есть я бы с удовольствием, но… — Хана делает глубокий вдох сквозь зубы, а я злюсь из-за того, что мы обе чувствуем неловкость. — Я сегодня иду на одну вечеринку… как тогда, — говорит она и быстро поправляется: — Мы с Анжеликой Марстон идем на вечеринку.

У меня такое ощущение, как будто меня выпотрошили. Поразительно, что способны сделать с тобой слова, они могут разорвать твои внутренности в клочья. «Слово не палка, костей не поломает» — что за дурацкая пословица!

— С каких пор Анжелика Марстон стала твоей подругой?

Ну вот, снова. Я не хотела, но получается, что я ною, как младшая сестра, которую не принимают в игру. От злости на себя я кусаю губу и отворачиваюсь.

— Вообще-то она не такая плохая, — мягко говорит Хана.

По ее голосу я чувствую, что ей меня жаль, а это хуже всего. Я бы скорее обрадовалась, если бы мы накричали друг на друга, как тогда у нее дома. Так было бы гораздо лучше, чем эта ее деликатная интонация, лучше, чем ходить на цыпочках кругами, лишь бы не задеть чувства друг друга.

— И она не зануда, просто замкнутая.

Анжелика Марстон последний год училась в третьем классе старшей школы. Хана всегда смеялась над тем, как она носит форму. Всегда такая наглаженная, чистенькая, воротничок лежит симметрично и застегнут на все пуговицы, а юбка строго до колена. Хана говорила, что Анжелика так несет свою задницу, потому что ее папаша — большой ученый в лабораториях. Анжелика действительно ходила прямо и осторожно, как будто у нее запор.

— Ты вроде ее терпеть не могла, — не удерживаюсь я.

Кажется, слова, прежде чем выскочить из меня, перестали спрашивать разрешения у мозга.

— Не терпеть не могла, а не знала, — Хана говорит таким тоном, как будто пытается объяснить двухлетнему ребенку, что дважды два — четыре. — Я всегда думала, что она зануда. Из-за ее формы, понимаешь? Но она так себя ведет из-за родителей. Они страшно строгие, пылинки с нее сдувают и дышать не дают. Она совсем не такая. Она… она другая.

Кажется, это слово целую секунду вибрирует в воздухе. «Другая». Перед моими глазами на мгновение возникает картинка: Хана с Анжеликой крадутся по улицам после комендантского часа, они держатся за руки и стараются не смеяться в голос. Анжелика бесстрашная, красивая и веселая, точно такая, как Хана. Я гоню картинку прочь из моего сознания.

Один из «футболистов» со всей силы бьет по консервной банке, банка с дребезгом проносится между двух помятых урн, которые изображают штанги ворот. Гол. Половина детворы радостно скачет, вторая половина, включая Дженни, яростно жестикулирует и кричит что-то про офсайд.

И в этот момент впервые мне приходит в голову, насколько убогой должна казаться эта улица для Ханы. Прижавшиеся друг к другу дома, половина окон без подоконников, просевшие, как старый матрас, ступеньки — все это так не похоже на чистенькие, тихие улицы Уэст-Энда с блестящими машинами, воротами и живой изгородью вокруг домов.

— Ты можешь тоже прийти, — тихо предлагает Хана.

На меня накатывает волна ненависти. Я ненавижу свою жизнь, за ее ограниченность и уродство, ненавижу Анжелику за ее сдержанную улыбку и богатых родителей, ненавижу Хану, во-первых, за ее глупость, беспечность и упертость, а во-вторых, за то, что она бросает меня, когда я к этому еще не готова. И под всеми этими пластами ненависти есть кое-что еще, это нечто раскаленным добела лезвием вонзается мне в душу. Я не могу определить, что это, даже сосредоточиться на этом не в состоянии, но я понимаю, что это злит меня больше всего остального.

— Спасибо за приглашение, — я даже не пытаюсь спрятать сарказм. — Звучит многообещающе. Ребята тоже там будут?

Либо Хана не услышала моей интонации, что вряд ли, либо решила ее проигнорировать.

— Ради этого и собираемся, — без малейшего стеснения говорит она, — ну и ради музыки тоже.

— И музыка будет? — Мне не удается скрыть искренний интерес. — Как в прошлый раз?

Хана воодушевляется.

— Да, то есть нет. Будет другая группа. Но говорят, эти ребята отлично играют, даже лучше, чем те, что на прошлой вечеринке, — Хана замолкает и через секунду снова предлагает: — Ты можешь пойти с нами.

Несмотря ни на что, я не могу отказаться сразу. Долгое время после вечеринки на ферме «Роаринг брук» меня повсюду преследовали воспоминания о той музыке. Она слышалась мне в порывах ветра, в шуме океанских волн, в стонах старых стен нашего дома. Иногда я просыпалась посреди ночи мокрая от пота,

Вы читаете Делириум
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

1

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату