плетеные кресла, столик с розетками, полными варенья, с пузатым чайником… Аркадий Викторович сидел в кресле, ноги его сиятельства были укутаны в плед. Похоже, граф переживал один из периодов облегчения: руки не тряслись, черты разгладились, во взгляде царила строгая озабоченность.

Напротив сидел профессор Штильнер.

Пьяный в дым.

– Ни-че-го! Ничегошеньки!

Кроме икоты, речь Штильнера отягощала медлительность. Он составлял фразы с усилием, стараясь не злоупотреблять количеством слов. В остальном опьянение не слишком сказывалось.

– Я трезвоню через всю Галактику!.. с Сеченя на Китту, за сумасшедшие деньги! А она, дрянь черномазая… Кем вы, уважаемый, приходитесь госпоже Дидье? Ах, коллега по работе! Извините, мы даем справки только близким родственникам…

– В сущности, эта Нзинга права, – заметил Мальцов. – Врачебная этика…

– Права?!

Штильнер ударил кулаком по столу. Задребезжала посуда, чайник подпрыгнул, брызнув из носика темно-коричневым кипятком. Розетка с джемом из красной смородины опрокинулась. Густая, похожая на запекшуюся кровь масса поползла к краю стола.

– Матрена! – крикнул граф. – Приберись!

Оба собеседника молчали, пока дородная Матрена наводила порядок. Граф щурился, глядя на белесое, выцветшее небо. Профессор с отчаянием бил себя кулаком по колену, не издавая ни звука. Лишь когда ключница ушла, беседа возобновилась.

– Революционная методика! – Штильнер театрально заломил руки. – Прорыв в науке!

Этого человека, подумал Лючано, судьба обделила выразительностью. Натура страстная и увлеченная, страдая или обожая, он абсолютно не умел выразить свои чувства. Что ни делал, все казалось искусственным. Талант, любовь и горе в такой обертке принимали облик скверной пьесы, оказывая профессору медвежью услугу.

– Ваше сиятельство! Я должен знать, что с ней! Что с ребенком! Хорошо, оставим личное… Наука не снисходит к метаниям души! Но ребенок! Мой основной и, пожалуй, единственный аргумент… Иначе академик Святаш выставит меня на посмешище! Хитрая бестия, интриган! Он только и ждет…

Мальцов в задумчивости наклонился к собеседнику:

– Голубчик, я не доверяю женщинам. Даже самым… Короче, вы поняли. Жизненный опыт подсказывает мне, что их самоотверженность зачастую имеет под собой практическую основу. Говорите, она улетела рожать на Китту? И с тех пор, значит, вы ничего о ней не знаете…

– Да!

– Не надо кричать, голубчик… У меня с утра чертовски болит голова. Вы не допускаете возможности шантажа? Лично я не исключаю…

– Шантаж? Граф, вы сошли с ума! При чем тут шантаж?!

– Вот вы говорите: революционный прорыв. А гематры очень, очень рассудительные господа. И дамы, разумеется. Допустим, Эмилия благополучно родила. Допустим, ребенок подтвердил вашу загадочную научную правоту. Вы, голубчик, категорически не желаете посвящать меня в суть вашего открытия, и я согласен: во-первых, я ничего не пойму. Во-вторых, зная, как легко вы увлекаетесь и выдаете желаемое за действительное… Итак, рассуждаем здраво, будучи не в курсе последних веяний евгеники. Роженица…

Граф зябко передернул плечами.

– Роженица почему-то не захотела рожать на Сечене. В данный момент она находится далеко от вас, имея на руках козырь, способный произвести фурор среди академиков. Судя по ряду фактов, она небогата. Генетик с хорошими доходами – уж извините, друг мой, за прямоту! – не пойдет работать в контору, имеющую славу приюта для прожектеров и шарлатанов.

– Ваше сиятельство!

– Это правда, голубчик. Горькая, но правда. Она небогата, рассудительна и, как генетик, способна понять в вашем открытии куда больше графа Мальцова. Я делаю простейшее умозаключение: отчего бы нашей роженице не шантажировать вас? Вы подождите еще немного. И наверняка получите письмо, где вас попросят перечислить энную сумму денег со счета «Грядущего» на некий частный счет. Иначе дитя, ваш козырь и прорыв, вполне может оказаться в более щедром храме науки. Например, у академика Святаша.

– Граф, вы мизантроп! Вы женоненавистник!

– Я – солдат. Если угодно, грубый, лишенный романтизма солдат. На вашем месте я бы перестраховался.

– Каким образом?

– Повторил бы эксперимент. Что вам для этого нужно?

– Ну, «Жанетта»…

– Челнок в вашем распоряжении.

– Пилот…

– Я выделю вам Данилу. И очень прошу, голубчик: останьтесь на Сечене. Пусть эксперимент пройдет без вашего личного участия. Для пущей чистоты. Это реально?

– Да. Я дам Даниле все указания.

– Чудесно.

Пучки в руках Лючано шевельнулись, отматывая дни и недели. Усадьба в ящике завертелась, сменившись космодромом. «Жанетта» готовилась к старту, профессор Штильнер давал последние указания Даниле Бобылю, хмурому верзиле с ожогом на левой щеке. Рядом, лузгая семечки, тихо ждала молодая брамайни, завернутая в цветастое сари. По виду Данилы ясно читалось: затея Штильнера впечатляет его примерно так же, как желудочные колики.

Когда б не приказ барина…

– Карта флуктуативных районов? – спросил пилот.

– Загружена в навигационный блок. Имейте в виду, там кое-что наверняка устарело! Я дал поправку на динамику свертывания по шкале Рейхардта…

– Разберусь. Я это… – Данила скосил глаз, налитый кровью, на брамайни. Та улыбнулась в ответ. – Вы сказали, я должен…

Он наклонился к профессору, жарко шепча ему на ухо.

– Да-да! Вы совершенно правы! Именно это вы и должны сделать. Как только диагностер челнока подтвердит зачатие, можете возвращаться. Еще вопросы есть?

– Ну…

– Вам не нравится девушка?

Брамайни слушала мужчин со спокойствием статуи. Миловидное личико, пушистые ресницы, легкая улыбка не сходит с губ. Эта улыбка не грела, как светлячок в ночи. Проститутка, понял Лючано. О ней профессор ранее говорил с гематрийкой. На панель, эмигрировав с родины, шли те брамайни, кто в силу особенностей физиологии не обладал энергопотенциалом, достаточным для работы в качестве «толкача». Сутенеры наваривали на таких «бабочках» приличные деньги: нечеловечески терпеливые, как и все их соплеменники, брамайни привлекали клиентов особого сорта.

– Мне не нравитесь вы, господин хороший! – с прямотой, делавшей пилоту честь, ответил Данила. Он сжимал и разжимал кулаки, словно никак не мог найти им применения. – Ох, и не нравитесь! Говорил я барину…

Штильнер удивился:

– Ну и что? Я и не должен вам нравиться. В конце концов, это ведь не я лечу с вами, а милая, приятная во всех отношениях девица…

– А жаль, – подвел итог Данила. – Я бы с вами далеко улетел…

Он отвернулся и быстрым шагом направился к челноку. За пилотом шла брамайни, оставляя позади шлейф из лузги. Волшебный ящик крутанулся, мелькая гранями, девушка превратилась в стартующую «Жанетту», шлейф – в огненное помело, унося челнок за пределы атмосферы; вокруг, бешено вертясь, толпились звезды, простирая во тьму умоляющие руки-лучи. Потом что-то нарушилось, мелькнул зал казино «Октагон» на Хейфице-2, где Лючано, поставив на «зеро», сорвал неплохой куш, а маэстро Карл заметил: