Карл послюнил палец, смочил слюной треклятую гематрицу и прижал к поручню. Поначалу все выглядело лучше некуда. Но стоило налететь легкому ветерку — и гематрица вновь заполоскала флагом неповиновения.

Механик в гараже, арендуя досточтимому клиенту «лучший кабриолет на планете», заверял, что езда на «лучшем кабриолете» — сплошное удовольствие. В эти минуты механик выглядел человеком, заслуживающим доверия. Как подсказывал жизненный опыт Карла, именно таким людям следует доверять в последнюю очередь.

К сожалению, в данном случае жизненный опыт опоздал с подсказкой.

Лицо Карла исказила гримаса раздражения. Это лицо, сотканное из противоречий, казалось, было создано для различного рода гримас. «Не дурак выпить!» — утверждали красные склеротические жилки на кончике носа. «Но меру знает!» — возражали живые, любопытные глазки, ярко блестя из-под лохматых бровей. «Повидал разное!» — вмешивались в разговор морщины на лбу, подведенные согласно моде темно-бордовой краской. «А толку?» — насмехались губы, пухлые и наивные, как у ребенка. «Действительно…» — соглашалась трогательная ямочка, абсолютно неуместная на волевом, лошадином подбородке.

Этот спор мог длиться вечно. Во всяком случае, до тех пор, пока некий Карл Мария Родерик О’Ван Эмерих коптит небеса.

— Зар-раза! — вдохновенно подвел итог Карл, делая неприличный жест.

— Синьор! А вы ее жучиной смолкой! — посоветовали из-за кустов клеродендрума.

Карл повернулся к кустам. Жесткие листья, заостренные и зубчатые по краю, отбивали охоту не только прятаться в их гуще, но и подходить близко.

— Чем? — спросил он у доброжелателя-невидимки.

— Смолкой!

— Это я понял. — Говорить с кустами было непривычно. — Какой смолкой?

— Липучей!

Из кустов, сияющий и исцарапанный, выбрался мальчишка лет семи. Правой рукой он держал здоровенного жука-скорняка, крайне недовольного таким обращением. Сдавив жуку брюшко, юный советчик подставил палец к той стороне жука, которая находилась дальше всего от головных «ножниц»: роскошных, с королевскими зазубринами.

— Смотрите, синьор!

Карл Эмерих не успел вмешаться. Прыгнув к платформе, мальчишка молниеносно измазал «жучиной смолкой» отклеившийся край гематрицы и прижал печать к оградительному поручню. Платформа вздрогнула, подскочила на месте и перестала подавать признаки жизни.

«Приехали, — оценил Карл ситуацию. — Жизнь наладилась. Неумолимо».

— Красотища! — Без церемоний выкинув жука обратно в кусты, мальчишка забрался на платформу, не ожидая приглашения. — А вы, синьор, меня за это подвезете. И дадите рычаг подергать.

— Тебе куда?

— В Рокка-Мьянму! К тетушке Фелиции!

— А ты уверен, что мы сможем поехать к тетушке Фелиции?

— А то!

В доказательство мальчишка пнул рычаг босой ногой. По счастью, не очень сильно — тронувшись с места, платформа раздумала набирать скорость, проехала метров десять и остановилась.

Карл отметил, что шла платформа тихо, без звука, как послушная девочка рядом с матерью.

— Ну ты гений… — Тремя прыжками он догнал «кабриолет», забрался в кресло водителя и взялся за рычаг с твердым намерением оградить управление от пинков малолетнего умника. — Тебе повезло, нам по пути.

— Это вам повезло, синьор…

Они миновали плантацию древовидных медоносов, обвитых плющом-сладкоежкой. С плетей свисали лазурные гроздья цветов. Над плантацией кружили птицы, истребляя орды бабочек. Как знал Карл из туристического справочника, от скуки прочитанного в зале ожидания, трижды в год плющ обрывается здешними крестьянами и идет в давильню. А из полученного сока делается крепкий алкоголесодержащий напиток с легкой примесью галлюциногенов.

Напиток широко рекламировался в кафетериях космопорта.

Пробовать его Карл не рискнул.

— Как тебя зовут, парень?

— Лючано. Лючано Борготта. А вас, синьор?

— А меня — Карл Мария Родерик… Короче, зови меня синьором Карлом и не ошибешься.

— У вас тут наша кукла, синьор Карлос…

— Хорошо, пусть будет Карлос… Постой-ка! В каком это смысле: ваша?

Карл обернулся через плечо. Случайный попутчик успел без спросу распотрошить его сумку и сейчас держал в руках марионетку, купленную Эмерихом в лавке поблизости от космопорта. Марионетка изображала комичного брамайна: голого, смуглого, бородатого, в набедренной повязке.

Гематрическая печать на коромысле марионетки, если дать ей один щелчок, приводила нити в движение, вынуждая куклу двигаться в танце. Два щелчка, и марионетка замирала без движения. Простенькая, дешевая гематрица, с ограниченным комплексом задач. Для игрушки — в самый раз.

Карл собирался подарить смешного брамайна одной капризной дамочке, чьей благосклонности добивался давно, с переменным успехом. Дамочка любила такие штуки.

Впрочем, у него на куклу были еще и особые виды, ради которых «синьор Карлос» и предпринял путешествие в Рокка-Мьянму, пользуясь вынужденной задержкой.

— Ну, наша. — Мальчишка потряс куклой, словно это все объясняло. — Я вам точно говорю, синьор Карлос: наша, и никаких смыслов…

Нити злополучного брамайна свисали из кулака нахала.

— Эта кукла моя, — медленно, словно говоря с умственно неполноценным, сообщил Карл, стараясь вполглаза следить за дорогой. — Я купил ее в лавке. У торговца. Заплатил деньги, и все такое.

— Эта кукла наша. — Мальчишка кивнул невпопад, как если бы соглашался. Прядь иссиня-черных волос упала ему на лоб. — Мы ее сделали. Тетушка Фелиция и я. А вы ее купили. Сначала мы ее сделали, а потом уже вы ее купили, синьор. Поэтому она сперва наша, а после — ваша. Вы не бойтесь, я не стану ее у вас отбирать. Я ради правды.

— А я и не боюсь. Говоришь, тетушка? А кто твои родители?

— Сирота я.

Ответ юного умника прозвучал с исключительным равнодушием. Чувствовалось, что к сиротской доле Лючано привык и особых неудобств не ощущает.

— Мамаша родами умерла, я ее и не знал-то вовсе. А папаша на шняге летал, на «Крошке Сьюзен», вторым пилотом. Контрабанду возил: табак, жженку, «горячие пальчики». С кем надо, не поделился, его и зарезали в прошлом году. — Лючано почесал в затылке и подвел итог: — Хорошо, что зарезали.

— Хорошо? Почему?

— Так он ведь граппой нальется по самые уши и задницу ремнем порет…

Остановив платформу, Карл повернулся к мальчишке. Возможно, подумал он, судьба решила возместить мне часть моральных убытков, связанных с задержкой рейса. Исцарапанный болтунишка Лючано — это шанс не тратить лишнее время на поиски изготовителя марионеток, опрашивая всю деревню и натыкаясь на врожденную скрытность крестьян, родившихся и выросших в глухом захолустье.

— Ты — невропаст?

— Кто? — обиделся мальчишка. — Сами вы, синьор…

— Нет, ты меня неверно понял!

— Верно я вас понял. Вернее некуда. Пустите, я слезу… лучше пешком дойду…

— Да погоди ты, дурила! Ты умеешь ею управлять? Марионеткой? Если покажешь мне, как это делается, я дам тебе флорин. Целый флорин, а?

Теперь уже мальчишка, забыв, что собирался оставить платформу и топать пешком, смотрел на Карла как на умалишенного.