Причем пребывал любимый сын и наследник в весьма плачевном состоянии, которое живо напомнило судье его собственное состояние после стычки с бандой лихих молодцов накануне отъезда в…
Отъезда в ад.
Судья молча спустился по ступенькам во двор, так же молча отстранил вопящих женщин, коротко приказал ближайшей служанке бежать за лекарем и склонился над избитым Вэнем.
Вся левая половина лица Первого Сына представляла из себя сплошной лилово-багровый кровоподтек. Пострадавший глаз заплыл до такой степени, что не открывался – хотя, по-видимому, уцелел; правая же половина лица практически была нетронута, если не считать пары царапин, и являла собой разительный контраст с левой. Нос Вэня вспух чусской грушей и был, похоже, перебит. Ощупав стонущего сына, судья определил, что у Вэня сломаны также левое запястье и одно или два ребра.
Крови было не очень много, да и та в основном из разбитого носа.
Но тут выездного следователя привлекло некое странное обстоятельство, которое он поначалу не принял во внимание.
Обычно люди, избитые до такой степени, пребывают без сознания и могут лишь негромко стонать в забытьи; будучи же в сознании, они ругаются или, по крайней мере, говорят что-нибудь вполне осознанное.
Однако в данном случае уцелевший глаз Первого Сына Вэня был закрыт (о пострадавшем левом и говорить нечего!); юноша, несомненно, был в беспамятстве – однако, кроме вполне понятных стонов, с губ его время от времени срывались обрывки фраз, более всего похожих на бред. Один раз Вэнь даже попытался запеть – и в душу выездного следователя закралось нехорошее подозрение.
Судья Бао поспешно наклонился к самому лицу сына и принюхался к его дыханию.
Так и есть!
Этот запах был хорошо знаком выездному следователю, и спутать его с чем бы то ни было он не мог. Это был запах опиума! И Первый Сын Вэнь сейчас явно находился под воздействием изрядного количества этой отравы!
Сомнительно, чтобы злоумышленники, избившие несчастного Вэня, заставили его предварительно накуриться дурманного зелья!
«Вот этого мне только и не хватало для полного счастья! – в сердцах подумал сянъигун. – Мой наследник – курильщик опиума! Дожил…»
– Несите Первого Сына в дом, – приказал судья садовнику и двум подошедшим слугам. – И, смотрите, осторожнее! Сами видите, в чем душа держится… Кстати, а кто Вэня сюда доставил? – вдруг спохватился он.
– Какой-то незнакомец. – Младшая сестра судьи все еще стояла рядом, комкая платок, словно не в силах сдвинуться с места. – Видать, добрый человек. Вы, старший братец, только подумайте: принес наследника Вэня, уложил посреди двора, молча поклонился и ушел. Даже благодарности не захотел выслушать. Разве что улыбался как-то странно, уходя…
– Этот добрый человек не объяснил, что случилось?
– Нет, старший братец. – Сестра по-прежнему смотрела в землю. – Он вообще все время молчал. По- моему…
И сама умолкла, словно заразившись от неведомого доброго человека.
– Договаривай! – забывшись, рявкнул на нее Бао.
И мгновенно устыдился своего порыва.
Сестра-то при чем? Тихая, безответная женщина… овдовела пять лет назад, до сих пор в белом ходит, в трауре; свахи замуж выдать пытались, достойную партию сулили – не пошла… орать-то зачем?
– …По-моему, тот добрый человек тоже недавно курил опиум. Глаза у него были такие… безумные. И будто дымный туман на самом дне. Еще улыбался он – мне прямо страшно стало! Как неживой.
– А ну-ка, сестрица, опиши мне поподробнее этого доброхота. – Смутное волнение начало овладевать судьей.
– Коротышка, с меня росточком, но крепкий, жилистый; безрукавка на нем еще была рваная, широкие штаны, пояс из кожи… борода, помню, редкая, словно выщипанная; да, голова у него все на плечо клонилась, словно с шеей что-то не так!.. И на поясе топорик болтался. А что, старший братец? Он – преступник? В розыске?
– Может быть, – задумчиво проговорил выездной следователь. – Все может быть. Если еще раз увидишь его – не вздумай подходить и мне обязательно сообщи!
Резко повернувшись, судья пошел в дом.
– Тоже еще – подходить! – фыркнула ему вслед сестра, но беззлобно, скорее копируя манеру старшей жены. – Ума покамест не лишилась! Небось и впрямь – разбойник! Даром, что ли, топор на поясе висел? С кем же это Вэнь связался? Может, коротышка его и избил?!
Это предположение отнюдь не показалось судье, расслышавшему сказанное сестрой, невероятным. Особенно если учесть, что описание таинственного незнакомца весьма напомнило выездному следователю человека, которого он однажды уже видел: главаря шайки в рваной безрукавке и с безумными глазами, готового разрубить судье Бао голову своей секиркой.
Правда, тот крепыш с топором был мертв. Судья собственными глазами видел, как преподобный Бань свернул ему шею.
Но тут доблестного сянъигуна прошиб пот – ему пришли на ум слова сестры: «…и голову как-то странно держал, все она у него на плечо клонилась, словно с шеей что-то не так…»
Судья вытер лоб, глубоко вздохнул, припомнил еще кое-что из того, что довелось ему видеть в последние месяцы; и понял: смерть крепыша в данном случае – обстоятельство несущественное…
Вроде муравьиного следа.
Старшую жену судья Бао застал у постели сына. С трудом сдерживая рыдания, та прикладывала травяную примочку к пострадавшей половине лица Вэня.
Первый Сын так и не пришел в себя, но лежал смирно, даже не стонал, только изредка улыбался кривой страшной ухмылкой и пытался поднять руки.
– Давно наш сын пристрастился к опиуму? – негромко осведомился судья.
Женщина вздрогнула, испуганно вжала голову в плечи:
– По-моему, уже больше месяца. Но я не уверена.
– Это началось после моего отъезда? Или до?
Молчаливый кивок.
Судья не стал переспрашивать. Понял – до.
Скрывали…
– Почему? В чем причина?! Отвечай!
– В прошлый раз он долго бредил, о мой господин… и я кое-что разобрала. Первый Сын никак не может забыть ту девушку, с красным платком.
– Бесовку?!
– Да, мой господин. Вэнь помнит ее такой, какой увидел впервые. А тот жуткий труп, что мы гнали персиковой метлой… Первый Сын, кажется, так и не поверил до конца, что это была она же! По-моему, он даже пытался искать ее, расспрашивал на улицах и базарах…
– Защити его, милостивая Гуань-инь! – прошептал судья.
– …С горя пристрастился к опиуму, – продолжила жена тихим и почти спокойным голосом; но Бао понимал, какой ценой дается ей это спокойствие. – Видел свою бесовку в грезах, улыбался, в чем-то пытался убедить… Я пробовала поговорить с ним, но Первый Сын ничего не хотел слушать! А ты, мой господин, был занят делом, и я не осмелилась тебя тревожить.
– Ясно, – бросил выездной следователь. – Первому Сыну отныне из дома ни ногой! Выздоровеет – найду ему порядочную жену! Нет, все-таки правы были наши предки, заключая браки без согласия жениха и невесты! Вот мы с тобой живем – и ничего: ты не вешаешься, а я опиум не курю. Или я не прав, и тебя тоже надо персиковой метлой?
И жена наконец нашла в себе силы улыбнуться.
– Ну, где здесь умирающий?! – раздался позади голос лекаря по прозвищу Семипилюльник, хорошо известного среди нингоусцев своей тактичностью.
