взяла свое, и все вернулось к тому состоянию, в котором, вероятно, находилась Новая Англия семнадцатого века до промышленной революции и победного шествия прогресса. Лабиринт ухабистых немощеных дорог и тропинок хаотически расползался по берегам озера, одного из самых чистых водохранилищ в Северной Америке, но на этом и кончалась цивилизация. Если кому-то взбредало в голову обследовать местность за опорой № 12, на Восточном отроге, приходилось надевать тяжелую обувь на толстой подошве. Так по крайней мере сказал Лоррингтон, их гид.
В группе было еще не меньше дюжины туристов, и к тому времени они почти вернулись на исходную точку и стояли в конце дороги, пересекавшей Уинзорскую плотину (Куэббин ярко сверкал голубизной в солнечном свете, рассыпаясь миллионами зеркальных осколков, Джоуи мирно спал в переноске на спине Джоунси). Лоррингтон уже заканчивал программу и хотел было пожелать всем доброго дня, когда какой-то малый в спортивной фуфайке по-ученически поднял руку и спросил:
— Опора № 12. Не та, где русская?..
Тридцать восемь, тридцать девять, сорок, сорок один, и назад к стулу.
Считать, не задумываясь о цифрах, давняя привычка. Карла полагала это признаком маниакального синдрома. Джоунси в этом не разбирался, просто знал, что счет его успокаивает, поэтому и пошел на очередной круг.
При слове «русская» губы Лоррингтона конвульсивно сжались. Очевидно, эта часть не входила в его лекцию. И уж, разумеется, не способствовала доброму настроению туристов. Конечно, многое зависело от того, через какие муниципальные трубы она протекала последние восемь — десять миль своего путешествия, но бостонская водопроводная вода была самой лучшей, самой чистой в мире, вот доктрина, которую они хотели внушить всему свету.
— На этот счет у меня нет сведений, сэр, — сказал гид, и Джоунси подумал:
Сорок один, сорок два, сорок три, снова за стул и готов начать все сначала. Теперь он ускорил шаг. Руки сцеплены за спиной, как у капитана, обходящего палубу… или бриг, после успешного захвата судна. Скорее последнее.
Большую часть своей жизни Джоунси преподавал историю, и любопытство стало его второй натурой. Назавтра он отправился в библиотеку, перелистал подшивку местной газеты и раскопал всю историю. Изложена она была сухо и кратко — описания пикников, помещенные на той же странице, подавались куда красочнее и живее, зато их почтальон знал намного больше и был счастлив поделиться. Старый мистер Бекуит. Джоунси до сих пор помнил его последние слова, сказанные перед тем, и как он завел свой голубой с белым почтовый грузовик и покатил по Осборн-роуд, к следующему коттеджу: летом всегда приходило много почты.
Джоунси поднялся на крыльцо домика, нежданно свалившегося на них дара, задумчиво покачивая головой. Недаром Лоррингтон так не хотел говорить о русской.
Ее звали то ли Илена, то ли Илайна Тимарова, никто точно не знал. Она появляется в Уэйре в начале осени 1995-го, в «форд-эскорте», со скромной желтой наклейкой «Херц»[77] на лобовом стекле. Машина оказалась краденой, и потому по округе долго ходили не подтвержденные, но пикантные сплетни о том, как она расплатилась собой за автомобильные ключи, получив их прямо в аэропорту Логана.
Однако, как оказалось, она немного не в себе, повредилась головой. Кто-то помнит синяк на пол- лица, кто-то — застегнутую не на те пуговицы блузку. По-английски говорит плохо, но запаса слов достаточно, чтобы разузнать дорогу к Куэббинскому водохранилищу. Там она пишет записку (на русском). Вечером, когда дорога через Уинзорскую плотину уже закрыта, в зоне пикников, у Гудно-Дайк найден брошенный «эскорт». На следующее утро машина по-прежнему стоит на месте, и два парня из Управления водоснабжения (кто знает, может, одним из них был Лоррингтон) вместе с двумя лесниками начинают ее искать.
В двух милях вверх по Ист-стрит валяются ее туфли. Еще в двух милях, там, где Ист-стрит переходит в грязную тропинку (вьющуюся сквозь заросли на восточном берегу водохранилища, и это вовсе не улица, а массачусетский вариант Дип-кат-роуд), находят ее блузку — ого! Через две мили после валяющейся на земле блузки Ист-стрит обрывается, и изрытая колеями просека, Фицпатрик-роуд, уводит прочь от озера. Поисковая партия уже собирается следовать этой тропой, но кто-то замечает розовую тряпочку, свисающую с ветки, наклонившейся над водой. Тряпочка оказывается лифчиком.
Земля в этом месте влажная, но не заболоченная, и они могут идти по ее следам, пробираясь сквозь сломанные русской ветки. Страшно подумать, во что они превратили ее нежную кожу! Однако свидетельство налицо, как бы это ни ужасало мужчин: пятна крови на острых сучьях, а потом и на камнях, каждый ее след отмечен багровой каплей.
В миле от того места, где заканчивается Ист-стрит, они видят каменное здание, стоящее на чем-то вроде естественного фундамента, образованного выходом породы. Оно выходит на Восточный Отрог горы Помери. В этом здании и находится опора № 12, и машиной до нее можно добраться только с севера. Почему Илена, или Илайна, не попыталась поступить именно так, остается загадкой.
Акведук, начинающийся в Куэббине, тянется на шестьдесят миль к востоку, до Бостона, забирая по пути воду еще из водохранилищ Уачусетс и Садбери (последние два поменьше и погрязнее). Насосов нет: для трубы акведука, высотой тринадцать футов и шириной одиннадцать, их не требуется. Вода подается самотеком, как в Древнем Египте, тридцать пять веков назад. Между землей и акведуком проходят двенадцать вертикальных опор, служащих вентиляционными шахтами и регуляторами давления. Через них можно также проникнуть в акведук в случаях засора. Опора № 12 — ближайшая к водохранилищу, известна также как водозаборная. Здесь проверяется чистота воды (как и женская добродетель: каменное здание не запирается, и сюда часто заплывают любовники в каноэ).
На нижней из восьми ступенек, ведущих к двери, валяются аккуратно сложенные женские джинсы, на верхней — белые трикотажные трусики. Дверь открыта. Мужчины переглядываются, но молчат. Все прекрасно понимают, что найдут внутри: мертвую русскую даму, и ни клочка одежды.
Но ничего этого нет. Скважину прикрывает круглая железная крышка. Сейчас она сдвинута ровно настолько, что внизу поблескивает темный полумесяц воды. Рядом брошен лом, которым женщина сдвинула крышку: обычно он вместе с другими инструментами стоит за дверью. Тут же лежит сумочка русской. На ней портмоне, из которого выглядывает удостоверение личности. На портмоне — вершина пирамиды, иначе говоря, паспорт. Из него высовывается листок бумаги, покрытый странными иероглифами, по-видимому русскими, или правильнее сказать кириллицей. Мужчины уверены, что нашли последнее послание самоубийцы, но после перевода оказывается, что это ее маршрут. В самом конце она приписала: «Когда дорога кончится, пойду вдоль берега». Так она и сделала, раздеваясь по пути, не обращая внимания на царапины и порезы.
Мужчины стоят вокруг частично закрытой опоры, почесывая в затылках и прислушиваясь к журчанию воды, начинающей свой путь к фонтанам, кранам и дворовым шлангам Бостона. Звук глухой, монотонный и какой-то зловещий, что неудивительно: высота опоры № 12 сто двадцать пять футов. Мужчины не понимают, что заставило ее проделать все то, что она проделала, но ясно, слишком ясно видят, как она сидит на каменном полу, болтая ногами, и выглядит при этом обнаженной версией девушки на этикетках «Уайт рок». Она оглядывается в последний раз, возможно, желая удостовериться, что портмоне и паспорт никуда не делись. Хочет, чтобы те, кто войдет сюда, знали, кто решил свести счеты с жизнью, и есть в этом что-то ужасно, невыразимо грустное. Всего один взгляд назад, и она проскальзывает в полумесяц между крышкой и трубой. Может, зажала нос, как ребенок, ныряющий в городской плавательный бассейн. А может, и нет. Так или иначе, а уже через секунду здесь вновь воцаряется спокойствие. Привет, тьма, старая подруга.
Последние слова старого мистера Бекуита, перед тем как он взгромоздился на сиденье своего почтового грузовика, звучали именно так: «Насколько я слышал, народ в Бостоне пил ее с утренним кофе незадолго до Валентинова дня. — И наградив Джоунси хитрой улыбкой, добавил: — Сам я не пью воды. Предпочитаю пиво, знаете ли».
