Генри молча отступил.
В одном кармане куртки Оуэн носил небольшую металлическую коробку с выдавленной на крышке аббревиатурой USMC[65], в которой держал различные удостоверения личности, когда отправлялся с очередным заданием. Коробку подарил сам Курц, в прошлом году, после операции в Санто-Доминго… что за грустная ирония!
В другом кармане лежали три камня, которые он подобрал под своим вертолетом, где снегу было поменьше.
Он вытащил один солидный осколок мэнского гранита и в ужасе замер, пораженный ярким видением: Маккавано, член команды Блю-Бой-Лидер, потерявший два пальца, сидел на полу, в полутрейлере, рядом с Френком Беллсоном, парнем из Блю-Бой-три, второго боевого вертолета, вернувшегося на базу. Кто-то из них включил мощный фонарь, поставив его на попа, как свечу. Ослепительный свет бил в потолок. И все это происходило рядом, менее чем в пятистах футах от того места, где стоял Оуэн, с камнем в одной руке и металлической коробкой в другой. Кавано и Беллсон обзавелись чем-то вроде густых красных бород. Длинные пряди, росшие из обрубков пальцев, пробивались сквозь повязки Кавано. Оба сжимали в зубах дула пистолетов, не сводя друг с друга глаз. Невидимая связь тонкой, но прочной ниткой протянулась от мозга до мозга. Беллсон считал про себя: Пять… четыре… три…
— Парни, не надо! — вскрикнул Оуэн, но не почувствовал, что его слышат: слишком сильна была эта взаимная связь, подкрепленная решимостью людей, стоявших на самом краю.
Но тут он проник в то, что видел Оуэн, и в ужасе смолк.
…два… один.
Оба пистолетных выстрела слились в безумный дуэт, заглушенный ревом ветра и гудением четырех электрических генераторов Циммера. Над головами Кавано и Беллсона взметнулись фонтаны крови и частиц мозга. Оуэн и Генри увидели, как дернулась правая нога Беллсона в последней смертельной конвульсии, задела фонарь, покатившийся по полу и уткнувшийся в разбросанные в углу ящики. Картинка тут же погасла, как экран телевизора, когда выдернешь вилку.
— Иисусе, — прошептал Оуэн. — Иисусе милосердный.
За окном снова появился Генри. Оуэн сделал ему знак отойти подальше и метнул камень. Расстояние было невелико, но он все равно промахнулся. Камень отскочил от облезлых досок и свалился в снег. Оуэн взял второй, глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, и размахнулся. На этот раз стекло разлетелось.
За камнем последовала стальная шкатулка.
Какой-то плоский предмет скользнул по полу. Генри подобрал коробку и нажал на замочек. Внутри оказались четыре завернутых в фольгу пакетика.
Карманные ракеты, ответил Оуэн. Как у тебя с сердцем?
В ответ Оуэн послал красноречивую картинку: южный конец лошади, идущей на север.
Похоже, он не на шутку разозлился, и сначала Генри не понял, в чем дело, но тут же сообразил. Он и сам потерял друзей. Совсем недавно. Не прошло и суток.
Таблетки были белые, на пакетах ни названия, ни штампа фармацевтической компании. Жуткая горечь наполнила рот. Даже горло свело судорогой, когда он попытался сглотнуть.
Зато эффект был почти мгновенным. Не успел он сунуть коробку в карман, как сердце забилось вдвое быстрее. К тому времени, как он подошел к окну, частота пульса утроилась. Глаза, казалось, вылезали из орбит при каждом ударе. Однако в этом не было ничего неприятного, скорее наоборот. Сонливость улетучилась вместе с болью и усталостью.
— Bay! — завопил он, — Попаю[66] следовало бы сожрать несколько банок этого дерьма! — И рассмеялся, потому что изъясняться словами было почти непривычно — такой архаичный, полузабытый способ — и потому что идеально себя чувствовал.
Даже его мысли, казалось, приобрели новую, кристаллическую ясность, и Генри не думал, что дело только в воображении. И хотя здесь освещение было чуть более тусклым, чем в остальной части лагеря, он все же успел увидеть, как Оуэн поморщился и схватился за виски, словно кто-то крикнул прямо ему в ухо.
Извини, подумал он.
Вовсе нет, парировал Генри и некстати вспомнил обрывок сна: их четверка на травянистом склоне. Верее, пятерка — ведь Даддитс тоже был с ними.
Никаких «но». Там я буду ждать. Если хочешь выбраться отсюда, лучше поторопись. Сейчас… Оуэн, помолчав, глянул на часы. Видимо, механические, если еще идут, подумал Генри…без двух четыре. Даю тебе полчаса, и если народ в амбаре не начнет шевелиться, я закорочу проволоку.
Получаса может не хватить, запротестовал Генри. Хотя он стоял неподвижно, глядя на фигуру Оуэна, тонувшую в снегу, все же дышал быстро, как на бегу. И сердце колотилось, как у загнанной лошади.
Ничего не поделать, постарайся уложиться, передал Оуэн. К изгороди подключена сигнализация. Стоит дотронуться до проволоки, и включатся сирены. И дополнительные прожектора. Общая тревога. Даю тебе пять минут до того, как начнется переполох, то есть считаю до трехсот, и если ты не покажешься, я пускаюсь в одиночное плавание.
Перед Генри возникло короткое видение: желтый школьный автобус с надписью МИЛЛИНОКЕТ СКУЛ ДЕПТ. Из окон выглядывает два десятка ухмыляющихся черепов. Товарищи Оуэна Андерхилла. Все те, кто вчера прибыл сюда. Люди, которые в этот час либо умирают, либо уже мертвы.
Забудь про них, передал Оуэн. Сейчас следует побеспокоиться о парнях Курца. Особенно о команде «Империэл Вэлли». Если они в самом деле существуют, можешь быть уверен, последуют приказу. Они достаточно хорошо подготовлены и натасканы. А это помогает выжить при любой неразберихе, на то она и подготовка. Итак, пять минут после того, как включится сигнализация. Считаю до трехсот.
Логику Оуэна было трудно принять, но невозможно опровергнуть.
Ладно. Пять минут, согласился Генри.
Тебе не обязательно в это впутываться, заметил Оуэн. Мысль пришла к Генри в ореоле сложной филиграни эмоций: раздражения, чувства вины, неизбежного страха; в случае Оуэна Андерхилла — страха не смерти, но провала.
Оуэн вскинулся, выразив, правда, свое удивление не словами, а ставшим более привычным способом:
