знавшем настоящей уборки. Она посмотрела на кресло, с которого свалилась, потом на телефонную трубку, зажатую в руке. Должно быть, трубку она сдернула с телефонного аппарата на столе в тот самый момент, когда хватала телефон Тэка во сне.

Только это был не сон, не галлюцинация.

Одри поднесла трубку к уху (черную, обычного размера), послушала. Разумеется, никаких гудков. Электричество в доме было, в единственном доме из всего квартала, иначе Тэк не смог бы смотреть телевизор, но с телефоном он разобрался.

Одри посмотрела на арку, ведущую в “берлогу”, зная, что она там увидит: Сет в трансе. Так отсутствует. Услышала крики, выстрел на другой стороне улицы, окончательно поняла, что сейчас Тэк занят своими делами и она, возможно, сумеет удрать, только медлить с этим нельзя. Но если она доберется до остальных, если расскажет все, что знает, если они ей поверят, что они сделают, чтобы вырваться из этого капкана? Что они должны сделать с Сетом, чтобы избавиться от Тэка?

Сет велел мне уходить, подумала Одри. Лучше мне ему довериться. Но сначала…

Сначала надо сделать то, о чем он просил. Сущий пустячок.., но многое может измениться. Возможно, изменится все, если ей повезет. Одри поспешила на кухню, игнорируя крики и голоса на другой стороне улицы. Она приняла решение и теперь очень спешила выполнить порученное до того, как Тэк вновь обратит на нее свое внимание.

До того, как пошлет сюда полковника Генри и его друзей.

Если что-то идет наперекосяк, то происходит это с пугающей внезапностью. Потом Джонни снова и снова спрашивал себя, какова его доля вины в том, что случилось, но так и не смог прийти к однозначному ответу. Конечно, внимание его рассеивалось, но произошло это до того, как грянул гром.

Он шел следом за близнецами Ридами, пробирающимися к тропе, и думал о своем, потому что мальчики продвигались очень уж медленно, стараясь не задевать листьев и не наступать на сучья. Никто из троицы не подозревал, что в лесополосе они не одни. Когда Джонни и близнецы вошли в нее. Колли и Стив уже достигли тропы и направились к развилке.

Мыслями Джонни вернулся к тому давнему появлению Билла Харриса на Тополиной улице, которое произошло в 1990 году. Билл поначалу удивлялся переезду Джонни в такую глушь, а потом, видя, что тот поселился там осознанно, спросил о причинах. И Джонни Маринвилл, который теперь писал исключительно о приключениях кота-детектива, ответил: “Причина в том, что я еще не хочу умирать, а это означает, что пора становиться своим персональным редактором. Или, если угодно, создать второй вариант Джонни Маринвилла. И я могу это сделать. Во-первых, есть желание, что важно, во-вторых, средства, что необходимо. Ты можешь сказать, будто это всего лишь вторая версия уже сделанного мною. Я переписываю свою жизнь. Леплю ее заново”.

А ведь это Терри, первая жена Джонни, подкинула ему эту идею, подсказала, что может стать его последним шансом, хотя Биллу он об этом не сказал. Билл даже не знал, что через пятнадцать лет общения исключительно через адвокатов Джонни и Тереза Маринвилл наладили личный контакт, иногда посылали друг другу письма, но большей частью разговаривали по телефону. Частота их общения возросла с 1988 года, когда Джонни окончательно завязал с выпивкой и наркотиками, во всяком случае, он надеялся, что окончательно. Однако душевного покоя Джонни так и не обрел, что-то ему мешало, давило на него, и весной 1989 года он говорил бывшей жене, которую однажды чуть не проткнул столовым ножом, что его трезвая жизнь лишена смысла. У него нет даже замысла нового романа. Огонь потух, и по утрам он просыпается не только без похмелья, но и без желания сесть за стол и загнать на бумагу те мысли, что роятся у него в голове. С этим, похоже, покончено. И он готов смириться со своей участью. Не давало покоя другое. Старая жизнь, частью которой были его романы, что-то нашептывала ему из углов и из старенькой пишущей машинки, когда Джонни ее включал. “Я та, кем ты был. — тихонько жужжала машинка. — и кем всегда будешь. Я даже не образ и не твое второе “я”, а генный код, сидящий в тебе с самого рождения. Убеги хоть на край света и сними номер в последнем отеле в конце самого дальнего коридора, но я буду ждать тебя на столе, когда ты откроешь дверь, я буду жужжать, как всегда жужжала по утрам, когда ты поднимался после тяжелого похмелья, около твоих записей будет стоять банка пива, а в верхнем ящике комода будет лежать понюшка кокаина. Потому что и в конце ты должен оставаться самим собой”.

— Ты должен написать детскую книжку, — ворвалась в его монолог Терри.

— Какую детскую книжку? Я никогда…

— Разве ты не помнишь Пэта, детектива Китти-Кэта?

Джонни потребовалась минута, но он вспомнил.

— Терри, эту маленькую историю я сочинил для твоего паршивца-племянника, потому что подумал, что у твоей сестры случится нервный срыв, если он не угомо…

— Однако она тебе понравилась, раз ты не поленился ее записать?

— Я не помню, — ответил Джонни, хотя, конечно, помнил.

— Ты знаешь, что записал, и где-то она у тебя лежит, так как ты никогда ничего не выбрасываешь. Я знаю, что ты ее где-нибудь хранишь. В какой-нибудь потайной коробочке, возможно, с блеснами для рыбалки.

— Потому что это хорошие блесны, и я не хочу, чтобы их украли, — механически ответил Джонни, думая о том, где же может быть эта маленькая, на восемь или девять машинописных страниц, история. В “Библиотеке Маринвилла” в Фордхэмском университете? Возможно. В доме в Коннектикуте, который когда-то он делил с Терри, где теперь жила Терри и откуда, собственно, она с ним и разговаривала? Тоже возможно. В данный момент его отделяло от этого дома всего десять миль.

— Ты должен найти эту историю, — гнула свое Терри. — История-то получилась. Ты написал ее в то время, когда даже не знал, сколько в тебе было хорошего. — Пауза. — Ты слушаешь?

— Да.

— Я всегда знаю, когда говорю то, что тебе не нравится. Только тогда ты и замолкаешь. Надуваешься.

— Я не надуваюсь.

— Надуваешься, надуваешься. — А потом Терри произнесла самую важную фразу. Напоминание о той глупой истории, которую Джонни написал для ее отвратительного племяша, воплотилось в двадцати миллионах долларов, которые принесли ему тысячи и тысячи книг о приключениях Пэта, но эта фраза значила куда больше, чем баксы или книги. Как тогда, так и теперь. Вроде бы говорила Терри вполне буднично, но слова эти поразили Джонни в самое сердце, словно предсказание дельфийской пророчицы.

— Тебе надо вернуться назад, — произнесла женщина, когда-то Терри Маринвилл, а теперь Терри Олви.

— Что? — переспросил Джонни, вновь обретя дар речи. Он не хотел, чтобы Терри поняла, как потрясли его эти четыре слова. Не хотел, чтобы она знала, какую сохранила над ним власть, несмотря на прошедшие годы. — Что ты хотела этим сказать?

— Надо вернуться в то время, когда тебе было хорошо. Очень хорошо. Я помню того парня. Нормального парня. Не совершенного, но нормального.

— Нельзя вернуться назад, к себе домой, Терри. Ты, должно быть, болела в ту неделю, когда Томаса Вулфа вернули в американскую литературу, и не знаешь, что из этого вышло.

— Слушай, давай обойдемся без банальностей. Для таких игр мы слишком давно знаем друг друга. Ты родился в Коннектикуте, вырос в Коннектикуте, стал знаменитым в Коннектикуте, спился в Коннектикуте. Тебе не надо возвращаться к себе домой, тебе надо уехать из дома.

— Тогда это не возвращение в прошлое, а географическая пилюля, как называем твое лекарство мы, “Анонимные алкоголики”. И оно не помогает.

— Тебе надо вернуться в прошлое духом, а не плотью, — ответила Терри, терпеливо, словно объясняя ребенку очевидные истины. — Да и твоему телу нужна новая территория для прогулок. Опять же, ты больше не пьешь. И не балуешься наркотиками. — Короткая пауза. — Или я ошибаюсь?

— Нет. Ну, может, только героином.

— Ха-ха.

— И куда мне, по-твоему, следует уехать?

— В то место, которое может прийти тебе в голову в последнюю очередь. Акрон или Афганистан, особой