сотни новых предметов, видеть и вспоминать о которых Ральфу не хотелось, каждый предмет издавал свой собственный крик боли и отчаяния. Ральф не удивлялся, что Луиза разделяла его чувства — идя позади него, женщина тихо всхлипывала сдерживая подкатывающие к горлу рыдания.

Здесь валялись искореженные детские саночки с привязанной к ним веревкой. Ребенок которому они принадлежали, скончался от конвульсий в морозный январский день 1953 года.

Был здесь и шест мажоретки обернутый по спирали красно-белыми тентами — девушку изнасиловали и забили до смерти камнем осенью 1967 года. Убийца, так и не пойманный спрятал, тело в небольшой пещере где ее останки вместе с прахом двух других жертв — покоятся и по сей день.

Обнаружили они и брошь с камеей, принадлежавшую женщине которой на голову упал кирпич, когда она шла по Мейн-стрит, чтобы купить свежий номер журнала «Вог» <'Vogue' — один из самых популярных в Америке журналов для женщин>: выйди дама из дома секунд на тридцать раньше или позже, она осталась бы в живых.

Находился здесь и дешевый нож мужчины, случайно застреленного во время охоты в 1937 году.

Видели они и компас бой-скаута, сломавшего шею во время подъема на гору Катадин.

Тапочек маленького мальчика по имени Гейдж Крид, которого переехал бензовоз, мчавшийся с превышением скорости по шоссе N15 в Ладлоу. Кольца и журналы, брелки от ключей и зонтики, шляпы и очки, погремушки и радиоприемники. Они различались лишь видом, но суть их была одна и та же: тихие, печальные голоса людей, вычеркнутых из пьесы в середине второго акта, в то время как они еще разучивали свои роли, готовясь к третьему; людей, бесцеремонно изгнанных, чьи дела остались незавершенными, а обязательства невыполненными; людей, единственным преступлением которых было то, что они родились во владениях Слепого Случая… И попались на глаза сумасшедшему с ржавым скальпелем в руках.

Луиза всхлипывала:

— Ненавижу его! О, как я его ненавижу!

Ральф понимал, что она хочет сказать. Одно дело слушать разглагольствования Клото и Лахесиса о том, что Атропос является частью некой большой картины, возможно, даже служит Высшему Предопределению, и совсем другое — смотреть на кепку маленького мальчика, который упал в заброшенный подвал и умер в темноте, умер в агонии, умер, сорвав голос после шестичасового призывания любимой мамочки.

Ральф, протянув руку, дотронулся до кепки. Ее хозяина звали Билли Уэтерби, и его последняя мысль была о мороженом.

Ральф сжал руку Луизы.

— Ральф, что происходит? Я слышу твои мысли — уверена, — но это, скорее, похоже на шепот.

— Я думал о том, как мне хочется сделать отбивную котлету из этого ублюдка, Луиза. Возможно, нам удастся проучить его, показав, каково не спать по ночам. Как ты относишься к подобной идее?

Луиза согласно кивнула.

Они дошли до места, в котором узкий коридор расходился в стороны.

Тихое постоянное гудение доносилось слева, оно казалось близким, судя по звуку. Теперь невозможно было идти бок о бок, а по мере их продвижения вперед проход все больше сужался. В конце концов Ральф вынужден был протискиваться боком.

Здесь красноватые выделения, оставленные Атропосом, становились гуще, они стекали по беспорядочным завалам сувениров, образуя на грязном полу небольшие лужицы. Теперь Луиза до боли сжимала руку Ральфа, но он не останавливал ее.

— Совсем как в Общественном центре, Ральф, — похоже, Атропос проводит здесь много времени.

Ральф согласно кивнул. Вопрос заключался в следующем: а что, если мистер Атропос появится прямо сейчас? Они приближались к тупику, забитому огромной кучей старья, но до сих пор не обнаружили источник гудения.

Монотонный звук сводил Ральфа с ума; как будто в голове у него билась муха.

По мере приближения к концу прохода он все больше убеждался в том, что объект их поиска находится по ту сторону кучи, преграждавшей им дорогу, — придется либо возвращаться, либо пробиваться вперед. Любой выбор предполагал больше затрат времени, чем они могли себе позволить. Ральфа начинало охватывать отчаяние.

Однако проход не оказался тупиком; слева можно было проползти под столом, уставленным тарелками с лежащими на них листами зеленоватой бумаги… И… Бледно-зеленая бумага. Нет, не совсем то. Кипы банкнот. На тарелках в полнейшем беспорядке валялись десятки, двадцатки, сотни. В соуснике лежала целая пачка банкнот достоинством в пятьдесят долларов, а из винной бутылки, свернутый в трубочку, пьяно выглядывал чек на пятьсот долларов. — Ральф! Боже мой, это же целое состояние!

Луиза смотрела не на стол — последние пять футов прохода представляли собой коридор из серо- зеленых денежных пачек. Они с Луизой оказались в коридоре, стены которого, если можно так сказать, были выложены из денег: теперь Ральф мог ответить на еще один волновавший его вопрос: откуда Эд Дипно взял деньги для внесения залога… Но все же Ральф подозревал, что, несмотря на все богатства, с женщинами у лысоголового сукиного сына была напряженка.

Он наклонился, приглядываясь к просвету под столом Похоже, по ту сторону располагалась еще одна комната, очень маленькая. Красноватое свечение, исходившее оттуда медленно пульсировало, напоминая биение сердца.

Ральф показал рукой, затем взглянул на Луизу, та кивнула.

Опустившись на колени, Ральф прополз под заваленным деньгами столом, пробираясь в святыню, сооруженную Атропосом посреди вещей, грудой сваленных на полу.

Несомненно — это было то, за чем их послали, но Ральф по-прежнему не знал, что это такое Предмет похожий на мраморный шарик из детской игры, окружал саван, такой же непроницаемый, как и центр черной дыры.

«Отлично. И что теперь?»

— Ральф, слышишь пение? Очень тихое?

Ральф с сомнением посмотрел на Луизу, затем оглянулся. Он уже успел возненавидеть это захламленное место, но хотя никогда не страдал клаустрофобией, почувствовал, как паническое желание побыстрее выбраться отсюда овладевает его мыслями. В голове раздался приглушенный голос. «Я не просто хочу этого, Ральф, мне это необходимо. Я сделаю все, что в моих силах, но если ты не завершишь то, что необходимо, ты будешь повергнут, и тогда какая разница, кому из нас чего хочется…»

Еле сдерживаемый страх в голосе говорившего вовсе не удивил Pальфа, потому что место было поистине ужасным — и не комната вовсе, а дно шахты, круглые стены которой выложены из украденных вещей, тостеров, подставок для ног, радиочасов, фотоаппаратов, книг, корзин, туфель, грабель. На уровне глаз Ральфа на ленточке висел пыльный, весь в вмятинах, разбитый саксофон.

Ральф протянул руку, желая убрать проклятый инструмент подальше с глаз, но вдруг представил, что это может привести к обвалу, который погребет их здесь заживо, и тут же отдернул руку. В то же самое время расширились границы его разума и обострилась способность к восприятию. На мгновение ему даже показалось, что он действительно что-то слышит — тихий вздох, словно шепот океана в морской раковине, — но затем все исчезло.

— Если здесь и раздаются голоса, Луиза, то я их не слышу — проклятая вещица заглушает их.

Ральф махнул рукой в сторону предмета, покоящегося в центре круга — черноты, лежащей за гранью всех предыдущих концепций черноты савана, являвшего собой апофеоз всех саванов. Но Луиза покачала головой:

— Нет, не заглушает, а высасывает их до последней капли.

Женщина взглянула на стонущий черный предмет с ужасом и отвращением: — Проклятая штуковина высасывает жизнь из всех хранящихся здесь предметов… Она пытается высосать жизнь и из нас.

Да, конечно. Теперь, когда Луиза произнесла это, Ральф почувствовал, как саван — или предмет, окруженный им, — давит на нечто, спрятанное в глубинах его мозга, толкает, крутит и расшатывает… Пытаясь вырвать это нечто, как вырывают зуб из розовой мякоти десны.