Как бы там ни было, я подняла окно, когда увидела, что они целятся в низко висящие облака, а не во что-то конкретное. Я подумала, что они развернутся на широкой площадке у подножия нашего холма. Так они и сделали. Один из грузовичков чуть не перевернулся ~ ну разве это не было смешно!

Они вернулись, вопя и непрерывно стреляя. Сложив руки рупором, я крикнула что есть мочи:

— Убирайтесь отсюда! Не мешайте людям, которые пытаются заснуть! — Один из грузовичков так занесло, что он чуть не съехал в кювет. Так что мне кажется, я тоже здорово напугала их. Один из мужчин, стоявший в кузове этого грузовичка (тот, которого, как мне показалось, я узнала), вылетед за борт. У меня отличные легкие, и я спокойно могу перекричать всех их вместе взятых, если захочу.

— Убирайся с Литл-Толла, ты, проклятая убийца! — выкрикнул кто-то из них и пальнул в воздух. Но мне кажется, они просто хотели показать мне, какие они крутые ребята, потому что больше не повторили своей выходки… Я слышала, как шум моторов удалялся в направлении городка — и того проклятого бара, открывшегося в прошлом году, — мужчины раскачивались, размахивали руками и кричали, ну вы же знаете, как ведут себя пьяные мужики.

Что ж, это развеяло все мое плохое настроение. Я уже больше не боялась и уж, конечно, не хотела больше плакать. Я разозлилась, но не утратила способности думать и понимать, почему люди делают то, что делают. Когда моя ярость достигла предела, я остановила ее воспоминанием о Сэмми Маршане, о том, как выглядели его глаза, когда он стоял на коленях на лестнице и увидел мою комбинацию, а потом посмотрел на меня, — такие же темные, как океан перед штормом, такие же, как у Селены в тот день в огородике.

Я уже знала, что мне предстоит вернуться сюда, Энди. Но только после того, как уехали эти мужчины, я перестала тешить себя надеждой, что еще моту выбирать, что сказать, и что у меня есть путь к отступлению. Я поняла, что мне придется рассказать обо всем. Я легла в постель и мирно проспала до четверти девятого. Это было моим самым поздним пробуждением с тех пор, как я вышла замуж. Наверное, я отдыхала перед столь длинным ночным разговором,

Проснувшись, я намеревалась сделать это как можно скорее — горькое лекарство лучше принимать сразу, — но что-то отвлекло меня от этой мысли, прежде чем я вышла из дома, иначе я давно уже рассказала бы вам свою историю.

Я приняла ванну и, прежде чем одеться, включила телефон. Ночь прошла, и я чувствовала себя достаточно бодрой. Я решила, что если кто-то захочет позвонить и оскорбить меня, то я и сама смогу отпустить в его адрес парочку ругательств. Уверена, что не успела я еще надеть чулки, как телефон действительно зазвонил. Я сняла трубку, готовая дать отпор кому бы то ни было, когда женский голос произнес:

— Алло? Могу я поговорить с мизс Долорес Клейборн?

Я сразу же поняла, что звонят издалека, но не только из-за шума, отдающегося эхом в трубке. Я поняла это потому, что никто на острове не называет женщин «мизс». Вы можете быть «мис», а можете быть и «миссис», но никак уж не «мизс».

— Это я.

— Вам звонит Алан Гринбуш, — продолжала женщина.

— Забавно, — заметила я, — вы вовсе не похожи на Алана Гринбуша.

— Это звонят из его офиса, — сказала она, как будто я была неимоверной тупицей. — Вы будете разговаривать с мистером Гринбушем?

Она застала меня врасплох, я даже не сразу уловила имя — я знала, что слышала это имя прежде, но не могла вспомнить — где.

— А в чем, собственно, дело? — спросила я. Возникла пауза, как будто говорившей нельзя было раскрывать информацию подобного рода, а потом она сказала:

— Мне кажется, это касается миссис Веры Донован. Так вы будете разговаривать, мизс Клейборн?

Затем до меня дошло — Гринбуш, человек, присылавший все эти пухлые заказные письма.

— Ага, — ответила я.

— Простите? — не поняла она.

— Буду, — сказала я.

— Благодарю, — послышалось в ответ. Затем последовал щелчок, и я осталась стоять в нижнем белье. Ожидание продлилось недолго, но мне это показалось вечностью. Как раз перед тем, как он заговорил, я подумала, что разговор пойдет относительно тех случаев, когда я подписывала бумаги вместо Веры, — они поймали меня. Это было вполне возможно; разве вы не замечали, как одно несчастье влечет за собой другие?

Наконец Гринбуш отозвался:

— Мисс Клейборн?

— Да, это Долорес Клейборн, — ответила я.

— Вчера мне позвонили из местного отделения полиции на Литл-Толле и сообщили, что Вера Донован умерла, — сказал он, — Было уже поздно, когда я узнал об этом, поэтому я подождал до утра, чтобы позвонить вам.

Я подумала, что на острове есть люди, которые не особенно заботятся, в какое время они звонят мне, но, конечно же, я не сказала этого вслух.

Откашлявшись, он продолжил:

— Пять лет назад я получил письмо от миссис Донован, в котором содержалось указание сообщить вам о состоянии ее имущества в течение двадцати четырех часов после ее смерти. — Он снова откашлялся и добавил: — Хотя я потом частенько разговаривал с ней по телефону, это было последнее письмо, полученное от нее.

У него был сухой, нервный голос. Такой голос невозможно слушать.

— О чем вы говорите? — удивилась я. — Оставьте все эти отступления и наконец скажите мне!

Он мне сказал:

— Я рад сообщить вам, что, кроме небольшого пожертвования на сиротский приют в Новой Англии, вы единственная наследница, указанная в завещании миссис Донован.

У меня пересохло в горле; единственное, о чем я могла думать, так это то, как она все же попалась на трюк с пылесосом.

— Позднее сегодня вы получите подтверждающую телеграмму, — произнес он, — но я рад поговорить с вами еще до ее получения — миссис Донован очень настаивала на своем желании по этому вопросу.

— Ага, — заметила я, — она умела быть настойчивой.

— Я уверен, что вы скорбите о смерти миссис Донован — мы все скорбим, — но я хочу, чтобы вы знали, что теперь вы будете очень богатой женщиной, и если я могу помочь вам чем-нибудь в вашем новом положении, я буду так же рад, как и рад был помогать миссис Донован. Конечно, я позвоню вам после официального утверждения завещания, но я не думаю, что возникнут какие-то проблемы или отсрочки. Действительно…

— Подожди, приятель, — сказала я, скорее как-то прохрипела, проквакала, как лягушка в высохшем пруду. — О какой сумме денег вы говорите?

Конечно, я знала, что Вера богата, Энди; дело в том, что последние несколько лет она носила