Не правы те, кто утверждает, будто ужасу человеческому есть предел. Напротив, темный кладезь зла всегда видится нам бездонным. Волей-неволей, приходится признать, что наш опыт учит: страх порождает страх, зло — новое зло, случайная беда вырастает в закономерность, и вот уже все вокруг — ужас и мрак. Самый, пожалуй, пугающий для человеческого разума вопрос в том, сколько долго он (то бишь разум) может противиться страшному, сохраняя трезвость и твердость. Ибо за критической чертой происходит самое непредсказуемое и нелепое. Например, ужас вдруг представится чрезвычайно забавным. С одной стороны, это, быть может, последняя попытка разума спастись, с другой — его полная и безоговорочная капитуляция. Да, в такую минуту чувство юмора выходит на первый план.

К таким заключениям пришел бы Луис Крид, будь он в состоянии мыслить разумно семнадцатого мая после похорон сына, Гейджа Уильяма Крида. Но разум отказал ему еще накануне, во время церемониального прощания с сыном: Луис подрался со своим тестем, что само по себе ужасно. Но последствия оказались еще ужаснее: после этой сцены хрупкое самообладание Рейчел разбилось вдребезги, она впала в истерику, ее пришлось вывести из зала, где в закрытом гробу покоился Гейдж. Прямо в коридоре доктор Шурендра Харду сделал ей укол, и она затихла.

Лишь по иронии судьбы или, скорее, по ее злой прихоти стала Рейчел свидетельницей столь безобразной сцены. Надумай Луис Крид и Ирвин Гольдман подраться во время утренней прощальной церемонии (с 10 до 11.30 утра), а не на дневной (с 2 до 3.30), Рейчел бы и не узнала об этом. Ее просто не было в ритуальном зале, не нашлось сил прийти. Она осталась дома с Джадом и Стивом Мастертоном. Не окажись рядом друзья, неизвестно, выдержал бы Луис два страшных дня.

Его счастье — и счастье жены с дочкой, — что Стив оказался рядом, ибо Луис на некоторое время утерял всякую способность решать и действовать. Так, он не догадался сделать жене укол, чтобы приглушить ее горе; он не заметил, что утром она собралась на прощальную церемонию в домашнем халате, застегнув его вкривь и вкось. Волосы она забыла вымыть и расчесать. Глаза запали, взгляд сделался пустым, щеки провалились, не лицо, а мертвый череп. Кожа посерела и обвисла. За завтраком жевала поджаренный хлебец, забыв намазать маслом, и бросала время от времени короткие, лишенные смысла фразы. Вдруг вспомнила о каких-то вещах, которые Луис собирался купить три года назад.

Он лишь кивал и продолжал молча жевать овсянку, «шоколадных медвежат», любимый сорт сына. Сегодня Луису хотелось есть именно это. По правде говоря, от «медвежат» его чуть не тошнило, но он упрямо поглощал их, подчиняясь необъяснимому желанию. Он надел лучший свой костюм — темно-серый, черного у него не было, побрился, вымылся, тщательно причесался. И выглядел настоящим щеголем, если бы не потерянный и потухший взгляд.

Элли сидела за столом в джинсах и желтой рубашке. Рядом она поставила фотографию — увеличенный портрет Гейджа, сделанный Рейчел новым фотоаппаратом, подаренным детьми и мужем, Гейдж улыбался из недр глубокого капюшона, сидя на санках, которые везла сестренка. Она с улыбкой глядела на брата.

Элли молча, без объяснений поставила фотографию подле себя.

Луис не глядел ни на дочь, ни на жену, да и погляди он на них, вряд ли бы понял их состояние. Механически глотая овсянку, он снова и снова, как киноленту, мысленно прокручивал трагедию, внимательно вглядываясь в каждый кадр. Только всякий раз в этом «кино» он виделся себе более проворным и удачливым. И все оканчивалось счастливо, и Гейдж получал лишь шлепок за непослушание.

За близкими Луиса присматривал Стив Мастертон. Он не пустил Рейчел на утреннее «прощание» (собственно, прощались с закрытым гробом. Открой его, думалось Луису, и всех прощающихся с воплями ужаса как ветром сдует), а Элли вообще наказал сидеть дома. Рейчел все порывалась пойти, а дочь молча смирилась, так и осталась задумчиво сидеть за столом с фотографией в руках.

Стив догадался сделать Рейчел успокоительный укол, а Элли дал ложку прозрачной микстуры. Обычно девочка противилась любому лекарству — хныкала, морщилась. Сейчас же безропотно послушалась Стива и к десяти утра уже спала в постели, все сжимая в руке фотографию. Рейчел сидела перед телевизором, уставясь на экран: шло «Колесо фортуны». На вопросы Стива она отвечала не сразу и невпопад. Очевидно, укол подействовал, во взгляде пропала внутренняя сосредоточенность, как у тихо помешанной, напугавшая распорядителя похорон — он заглянул к Кридам в начале девятого.

Всю подготовку к похоронам взял на себя Джад. Делал он все так же спокойно, уверенно и споро, как и три месяца назад. Когда Луис уже выходил из дома, Стив Мастертон отозвал его в сторону.

— Если к полудню Рейчел оправится, я приведу ее в ритуальный зал.

— Ладно…

— К тому времени укол уже не будет действовать. А мистер Крандал согласился посидеть с Элли дома.

— Хорошо…

— Поиграет с ней в «Монополию» или еще как.

— Угу…

— А если…

— Сойдет…

Стив замолчал. Они стояли в гараже — любимом пристанище кота. Сюда приносил он добычу: задушенных птиц и крыс. Во всяком случае, тех, о которых Луису известно, тех, что, так сказать, на его совести. А за порогом — солнечный майский день, прямо по дороге прыгает малиновка, спешит по какому-то важному делу.

— Луис, вам сейчас нужно взять себя в руки, — сказал Стив.

Тот взглянул на него вопрошающе, не понимая, о чем речь. Луис и впрямь не понял ничего из того, что сказал Стив. Все думал: окажись он чуточку проворнее, сына удалось бы спасти. А слова, сейчас долетавшие до ушей, не задерживались, не откладывались в сознании.

— Возможно, вы не заметили, — продолжал Стив, — Элли все время молчит. А Рейчел в таком потрясении, что, похоже, у нее нарушилась ориентация во времени.

— Вы правы! — почему-то с особой выразительностью отрезал Луис. С чего бы?

Стив положил ему руку на плечо.

— Лу, вы нужны сейчас жене и дочке как никогда прежде. И, надеюсь, таких минут вам