ветровом стекле, принадлежавший городскому школьному инспектору, мистеру Хэллибартону. Мать Криса в таких случаях пыталась выгородить сына, заявляя, что он болен. Если Крис просто прогуливал, инспектор его строго наказывал, но когда он не мог посещать школу из-за отцовских побоев, Берти (так мы все звали инспектора, конечно, за глаза) делал вид, что ничего особенного не произошло. Признаться, я в то время не задумывался о причинах такого двойственного подхода.

За год до описываемых событий Крис был исключен из школы на три дня: во время его дежурства пропали деньги на завтраки, сбор которых входит в обязанности дежурного. Инспектор же, конечно, обвинил в пропаже Криса, хоть тот и божился, что не брал денег. Узнав про это, родитель Криса разбил сыну нос и сломал руку… В общем, у бедняги Криса была семейка еще та. Старший брат Фрэнк сбежал из дому в семнадцать, поступил служить на флот и кончил тем, что сел за изнасилование и вооруженное нападение. Средний брат, Ричард, известный более под кличкой «Глазное Яблоко» — его правый глаз почему-то постоянно закатывался, — был исключен из десятого класса и с тех пор болтался в одной компании с Чарли, Билли Тессио и прочими гопниками.

— Думаю, все пройдет великолепно, — заверил я Криса. — А как насчет Джона и Марти?

Джон и Марти Деспейны были также постоянными членами нашего «клуба».

— Они пока что не вернулись, — ответил Крис, — и, очевидно, будут не раньше понедельника.

— Жаль.

— Так что — решено? — Тедди уже горел нетерпением, не допуская и мысли, что нам что-то помешает.

— Решено, — подвел итог Крис. — Кто хочет еще партию в скат?

Никто не захотел: все были чересчур возбуждены, чтобы продолжать игру. Бейсбол нас тоже не увлек. Мысли у всех были заняты предстоящими поисками малыша Брауэра, вернее, того, что от него осталось. Около десяти мы разошлись по домам договариваться с родителями.

Я был дома в четверть одиннадцатого, по пути заглянув в книжную лавку за новым выпуском серии криминальных романов Джона Макдональда, что делал регулярно, раз в три дня. У меня был четвертак, которого хватило бы на книжку, но новенького ничего не было, а все старье я перечитал раз этак по шесть.

Машины нашей возле дома не было, и я припомнил, что мама собиралась с подругами на концерт в Бостон. Большая меломанка моя матушка… А впрочем, почему бы и нет? Ребенок ее мертв, надо же как-то отвлечься? Довольно горькие мысли, но, я надеюсь, вы меня поймете.

Отец был дома, точнее, в саду — он тщетно пытался реанимировать погибшие деревья при помощи тугой струи из шланга. Чтобы понять всю бесплодность его усилий, достаточно было бросить взгляд на то, что раньше составляло гордость семьи. Земля в саду потрескалась и превратилась в грязно-серый порошок. Немилосердное солнце спалило все, за исключением маленькой делянки с чахлой кукурузой. Отец сам признавался, что поливать он не умел — это всегда было маминой обязанностью. Он же никогда не мог достичь золотой середины: после его поливки один ряд деревьев стоял в воде, соседний же высыхал… Почти одновременно — в августе — он потерял и сына, и любимый сад. Не знаю, какая из этих потерь подкосила его больше, но он с тех пор замкнулся в себе и напрочь перестал чем-либо интересоваться. Что ж, его я тоже понимаю.

— Привет, пап! Хочешь? — Я протянул ему пакет с бисквитами, купленными вместо криминального романа.

— Привет, Гордон, — ответил он, не поднимая взгляда от струи, уходящей в безнадежно высохшую землю. — Нет, спасибо, я не голоден.

— Ничего, если мы с ребятами заночуем сегодня в палатке у Верна в поле?

— С какими ребятами?

— Да с Верном и Тедди Душаном. Может, еще с К рисом.

Я ожидал, что папа обязательно пройдется по поводу Криса и его семейки: что, дескать, он воришка, подрастающий малолетний преступник, яблоко от яблони… Однако он только вздохнул, проговорив:

— Ладно уж, валяй…

— Вот это клево! Спасибо, пап!

Я уже повернулся к дому — поглядеть, есть ли что забавное по ящику, — когда он вдруг остановил меня словами:

— Гордон, а больше с вами никого не будет?

Обернувшись, я посмотрел на него, ища в его вопросе какого-то подвоха, но его не было. Лучше бы уж был… Спросил он это просто для порядка — вряд ли его на самом деле интересовало, чем я занят и с кем. Вряд ли его вообще что-то интересовало в этом мире. Плечи отца поникли, на меня он даже не смотрел, уставившись на мертвую землю, глаза его как-то неестественно блестели — похоже, в них стояли слезы.

— Ну что ты, пап, они отличные ребята, — начал я.

— Да уж куда там — отличные… один воришка и два придурка. Компания у моего сына просто замечательная.

— Верн Тессио вовсе не придурок, — возразил я. О Тедди лучше было бы помолчать…

— О да, конечно, в двенадцать лет он все еще стоит в пятом классе note 4, а чтобы одолеть комиксы в воскресной газете, ему нужно не менее полутора часов.

Это меня уже возмутило: сейчас он был не прав. Как можно судить о людях, совершенно их не зная? Верна же, как, впрочем, и остальных моих друзей отец не знал абсолютно. Да он и видел-то их раз в год по обещанию, лишь изредка сталкиваясь то с одним, то с другим на улице или же в магазине. Ну как он может, например, обзывать Криса воришкой?! Я уже собирался все это ему высказать, однако вовремя остановился: а вдруг он запрет меня домой? Да и в конце концов, сейчас он вовсе не был раздосадован по-настоящему, как случалось иногда за ужином, когда он приходил в такое бешенство, что у всех пропадал аппетит. Сейчас он более всего напоминал уставшего от жизни человека, которому все на свете опротивело. Ведь отцу уже было шестьдесят три, и он по-настоящему годился мне в дедушки…

Мама у меня тоже в годах — ей уже стукнуло пятьдесят пять. Поженившись, они решили сразу завести детей, но у мамы случился выкидыш, потом еще два, и врач сказал ей, что и все последующие дети будут недоносками. Все это говорилось в семье совершенно открыто и даже пережевывалось с каким-то непонятным сладострастием: родители старались привить мне мысль о том, что рождение мое явилось Божьим даром, за что я должен быть благодарен им и Господу всю жизнь. Зачат я был, когда маме уже исполнилось сорок два, и она начала седеть. Мне же почему-то не хотелось благодарить ни Господа, ни страдалицу-матушку за свое появление на свет…

Лет через пять после того, как доктор объявил, что мама не способна иметь детей, она вдруг забеременела Деннисом. Вынашивала она его в течение восьми месяцев, после чего он просто-таки рванулся вон из чрева. Весил новорожденный целых восемь фунтов note 5 и, по словам отца, достиг бы пятнадцати, если бы подождал до срока. Несколько озадаченный доктор сказал тогда: что ж, иногда матушка-природа вводит нас в заблуждение, но теперь-то уж точно детей у вас не будет, так что благодарите Бога за этого и на том успокойтесь. Десять лет спустя мама забеременела мной и не только доносила меня до срока, но при родах пришлось даже применить щипцы. Забавная у нас семейка, правда? Родителям уже пришла пора внуков нянчить, а они заводят еще одного спиногрыза…

Они и сами понимали всю нелепость ситуации, и одного Божьего подарочка им вполне хватило. Нельзя сказать, что я был нелюбимым сыном, и уж конечно, они никогда меня не колотили. Просто я стал для них в некотором роде сюрпризом, а люди после сорока, в отличие от двадцатилетних, сюрпризы, да еще такие, жалуют не очень. Чтобы избежать еще одного, мама после моего рождения сделала операцию, на сто