Жизнь Федора Сомова проходила в сумраке, и тьма была везде: на улице, в доме, в сердце… она сопровождала Федора куда бы тот ни пошел, обнимала липкими черными руками, закрывала глаза, просачивалась в мозг, шептала на ухо мерзости, призывая к действиям. Сомов пытался не слушать, не видеть, предпочитал игнорировать тьму, но ничего изменить не мог. Сумрак был его единственным спутником.

Полумрак на улице был потому, что Сомов работал дворником, и его деятельность начиналась тогда, когда остальные горожане мирно спали в своих кроватях. Он вставал в половине третьего ночи, наспех бросал в рот бутерброд или выпивал растворенный в стакане «Быстро-суп», и отправлялся на уборку территории. Днем он предпочитал не появляться на улице, а когда выходить все же приходилось, старался обернуться как можно быстрее.

Полумрак в доме был обусловлен бедностью. Федор жил в подвале трехэтажного ЖЭКа. Помещение было достаточно большим, но большую его часть занимали трубы, а два окошка, находящиеся чуть выше уровня земли, называл «окнами» только сам Федор, настоящее их назначение состояло в проветривании подвального помещения.

Чтобы в «окна» не влезали бродячие кошки и собаки, Федор закрыл их. Долго выбирал между ватным утеплителем и полиэтиленовой пленкой, но остановился на последней: летом свет важнее тепла. Единственная лампочка, которую ему удалось подключить, тайно протянув провод, подсоединившись к электросети ЖЭКа, светила тускло, но большего Сомов позволить себе не мог — если чиновники заметят «утечку» электричества, он не сможет оплатить электрификацию подвала и останется в полной темноте.

Но страшнее темноты улицы и «дома» — полумрак в сердце.

Федор был беден. Он находился практически на грани, балансировал между существованием и абсолютным мраком смерти сколько себя помнил, и сколько себя помнил, ничего не мог изменить. Он искал работу, брался за самые тяжелые и грязные задания, был готов на все, что угодно, лишь бы выбраться из ямы нищеты и отчаяния, но все тщетно.

К сорока трем годам он накопил триста семьдесят два кредита. Этого хватило бы, чтобы снять небольшую комнатку в общежитии, но Сомов откладывал трату этих денег на другое, более важное дело.

— Спи, спи, моя девочка.

В темноте подвала Федор нечаянно ударился коленом об алюминиевую трубу, отчего помещение наполнилось гулким гудящим звуком. Вот девочка и проснулась.

Сомов постоял с минуту неподвижно, прислушиваясь к звукам, а когда глаза привыкли к темноте, тихо прошел в противоположный угол «комнаты». Там на трех старых матрасах, уложенных друг на друга, лежала его дочь — хрупкое шестилетнее дитя.

— Я на работу, — прошептал Федор, целуя дочь в горячий лоб. — Спи.

Девочка вздохнула и отвернулась к стене.

Стараясь не шуметь, Федор наспех оделся. Надел брюки, резиновые сапоги, черную рубашку, и грубый темно-синий рабочий фартук. Инструменты — метлы, ведра, грабли, лопаты, металлический лом для колки льда — стояли в углу рядом с дверью. Взяв метлу и ведро, Сомов выбрался из подвала. У входа он перекрестился и привычно пробормотал:

— Господи, сделай так, чтобы она дожила до моего возвращения!

— Где тебя черти носят?! Снова проспал?

Федор вжал голову в плечи и зажмурился.

— Уже пять минут тебя тут караулю. Работать надоело? Так я быстро тебе замену найду!

— Простите. Я не нарочно.

— Я тебе не девочка под дверью стоять! Может, мне еще тебе личный будильник подарить? Чтобы