собранные в одной части неба. В другой их оказалось почему-то меньше.
Хруфф находится в отдалении от нашей галактики, поэтому Млечный путь, расплываясь по всему небу, теряет свою форму. Как бы компенсируя этот недостаток, появляется галактическое ядро — большое скопление ярких звезд, будто нарисованных на непроглядном черном небе.
Шрехт стояла рядом со мной. Тишину нарушал лишь Шепот ветра, несший с собой слабый запах хруффьей чешуи. Остальные ее соплеменники расположились позади нас, почти дыша нам в затылки, едва не сталкивая нас с обрыва.
В глубине каньона царила настоящая непроглядная тьма. Слышался лишь отдаленный глухой ропот — ветер бился о стены.
— Хорошо, — прервал я молчание, — очень красиво… Итак, кто теперь объяснит нам, зачем мы здесь? — Сара очень огорчилась, когда Шрехт заявила о своем намерении совершить прогулку без них.
Цвайрог заметно изменилась, ее протестующее грохотание внезапно оборвала подруга, которая сделала непонятный мне жест.
Одна из хруффов забормотала что-то, приводя меня в отчаяние — у нее не имелось транслятора.
Заговорила Шрехт:
— Если нам повезет и мы успеем правильно рассчитать время, то успеем как раз к началу появления ночных демонов. Они выходят и возвращаются обратно несколько раз, а потом их не видно довольно долгое время, определенный период. Первая ночь считается самой лучшей.
— А почему мы не взяли остальных?
— Они еще… не готовы.
Ага, мне оставалось только стоять и ждать.
Находившиеся возле меня солдаты внезапно напряглись в ожидании, один из них что-то зашептал, сосед заставил его замолчать. Шрехт подняла руку, указывая куда-то в темноту.
Очень далеко, почти за пределами видимости, в кромешной тьме замерцали зеленовато-золотые искры. Послышался приглушенный звук, напоминающий трение кожи о кожу, который затем сменился хлопками.
Внизу вновь замерцал огонек; один из хруффов вновь зашептал и опять, пристыженный соседом, замолчал. Очевидно, не один я впервые присутствую на этом шоу. Огоньки продолжали распространяться, становились ярче, напоминая игру драгоценных камней на бархате, будто тысячи зеркал повернулись к небу и отражали свет звезд.
Вообще-то это был не белый свет звезд, а зеленый и золотой, смешанный с серебряным и крова, во-красным, а также голубой, но не яркий, а приглушенный.
Шрехт прошептала что-то вроде: «Аахх…». Транслятор никак на это не отреагировал. Я впервые почувствовал, что хруфф боится, и мне стало не по себе.
Внезапно разноцветные звезды внизу, в каньоне, взметнулись ввысь, приобрели объем, сформировались в сверкающие спирали и устремились в небо. Я слышал шуршание и хлопанье миллиона крыльев.
Ночные демоны взмыли ввысь над нашими головами; их крылья искрились, оставляя в ночном небе серебряные и золотые, коричневые и ярко-рыжие, огненные, бриллиантовые полосы. В этом действе смешались и голубая молния, и огни праздничного фейерверка.
Демоны в звездном вихре кружились над головами. Создавалось впечатление спиральной галактики, то уносящейся прочь и становящейся меньше, то приближающейся, расплывчатой, хаотичной, неправильной. Затем она взорвалась, стала похожа на крабовидную туманность и постепенно начала уменьшаться, таять, исчезая в небе, растворяясь между звезд, пока не сгинула совсем.
У меня перехватило дыхание, будто я не делал вдохов уже несколько часов.
Мне подумалось, что такое зрелище доставило бы Саре массу удовольствий.
Лагерь находился не так далеко отсюда, всего за несколько километров. Может, ей и удалось что-нибудь рассмотреть…
Внезапно я ощутил жар и масляный запах, исходящий от хруффов, действующий на меня угнетающе. Окруженный этими тварями, загораживающими мне небо, я почувствовал острое желание вырваться, убежать, но единственной дорогой к свободе была та, что вела вниз, в пропасть, в царство демонов.
Я взглянул на Шрехт и понял, что она держит протянутую руку, в которой зажата полоска ткани — повязка на глаза.
— Что здесь происходит, черт возьми?
— Надень это, друг Моррисон.
— Зачем? — В груди у меня похолодело.
— Надень, солдат, а ответ скоро получишь.
Я попытался что-либо прочесть в ее глазах, но они, как всегда, были непроницаемы. Тогда я перевел взгляд на ее руку, на когти и щупальца, держащие узкую белую полоску. Это была не повязка приговоренного к смерти просто товарищ по оружию, Шрехт, не доверяла мне.
Взяв полоску, я завязал ее и позволил увести себя.
Когда она была снята, я увидел, что мы находимся на дне какой-то огромной пещеры. Сухой, пыльный воздух щекотал мне ноздри, и тысячи пылинок при свете фонаря кружились в бешеном вихре. Пещера возникла явно не естественным путем.
Пол был почти плоским, устланным плотно подогнанными друг к другу деревянными панелями. Вертикальные стены были гладкими, отшлифованными.
Потолок терялся где-то вверху, до него не доходил даже луч фонаря. Дома, подобные этому, согласно традициям Ханака должны были быть украшены пирамидами и площадками, сухими бассейнами, полными вещей, похожих на паутину и опавшую листву. Здесь не было ни одного узора, ни одной картины, только голые коричневые камни, старые, вытертые временем.
Я повернулся, взглянул на Шрехт и другого высокого, молчаливого хруффа.
— Ну, где мы?
— Когда-то, давным-давно, это место называлось Хмарр.
Мы двинулись вперед, следом за одним из хруффов, прокладывающим нам дорогу.
— Как давно оно было построено?
— Думаем, оно было возведено около сорока тысяч лет назад. Не осталосьчни одного точного свидетельства, поэтому можно говорить лишь приблизительно.
Вокруг нас поднимались клубы пыли, будто нога живого существа за все прошедшее с постройки время не ступала сюда.
— Для чего все это было сделано?
— Здесь находилась столица планеты.
— А сейчас?
— Ничего, кроме темноты и пыли. Многие уже не помнят, что она все еще здесь.
— А были ли другие?
— Сотни. Некоторые разрушались, а некоторые все еще стоят нетронутые, но пустые. Вот так жили хруффы до того…
До всего этого. Я понимаю, но в отличие от Шрехт и других представителей ее цивилизации еще помню кое-что. Поэтому слова: Родина, столица планеты значат для меня больше, чем просто слова.
— Итак, зачем ты притащила меня сюда? Неужели только для того, чтобы показать