– Сейчас это неважно, – ответил Хольгер. – Попросту поверь мне на слово, ладно?

Хотя сарацин и достоин доверия, не время и не место посвящать его во все сложности. Слишком много значит Кортана, не зря враги так стараются помешать…

Моргана без труда могла бы опередить Хольгера, оказаться у церкви раньше. Но это ей ничего не даст – она не смогла бы перенести Кортану в другое место. Меч чересчур тяжел для женских рук, а чары применить нельзя – мешает ореол святости Кортаны и лежащее на ней благословение. Кто должен помочь фее, унести меч самым естественным образом, с помощью физической силы – так, как и украли Кортану в прошлый раз. Однако все за то, что дикари панически боятся церкви святого Гриммина и никогда к ней не подойдут, даже если фея прикажет. А ее собственные полки из жителей других краев заняты подготовкой к войне с Империей.

Если у нее будет время, она безусловно найдет кого-нибудь в помощники. Или призовет силы, способы легко расправиться с Хольгером, прежде чем он достигнет церкви. Но пока что ему везет – больше, чем он того заслуживает. Он прекрасно знал, что не одолел бы самых сильных союзников феи. Только святому такое под силу, а Хольгеру ох как далеко до святости…

Эрго: нужно спешить изо всех сил.

Сарах хмуро смотрел на него. Потом вздохнул:

– Тебе виднее, друг мой. Идем кратчайшей дорогой.

Хольгер пожал плечами и двинулся вперед. Туннель изгибался, вел вверх, потом вниз, снова вверх, заворачивал, расширялся, сужался. Их шаги гремели, как удары в бубен. Мы здесь, мы здесь, тролль, мы здесь, мы идем…

Коридор сузился настолько, что они плечами задевали стены. Впереди Гуги, за ним – Хольгер, за ним – Сарах, и последней – Алианора. Коней ведут под уздцы. Зыбкое пламя факела бросает на стены алое сияние и пляшущие тени. Хольгер расслышал приглушенный голос Сараха:

– Самый тяжелый мой грех – то, что я позволил столь прелестной девушке оказаться в столь зловонной дыре. Бог мне этого никогда не простит.

– Но я прощу, – шепнула Алианора.

Сарацин засмеялся:

– И этого достаточно! Госпожа моя, кому нужны солнце, луна и звезды, если рядом – ты?

– Прошу тебя, помолчи. Мы и так выдаем себя шумом.

– Прошу тебя, помолчи. Мы и так выдаем себя шумом. Хорошо,

Удовольствуюсь мыслями. Мыслями о красоте, грациозности, прелести и доброте, словом, мыслями об Алианоре.

– Ох, Сарах…

Хольгер закусил губы до крови.

– Тихо вы, там сзади, – прошипел Гуги. – У самого логова идем. Коридор оборвался. Факел освещал крохотную часть огромной пещеры, когда пламя чуточку разгорелось, Хольгеру показалось, что он видит стены, плавными изгибами возносящиеся на невообразимую высоту. Землю устилал толстый слой веток, листьев, полусгнившей соломы и костей – повсюду обглоданные кости. И над всем этим царил неодолимый, парализующий запах смерти.

– Тихо! – сказал Гуги. – Думаете, мне тут нравится? Мы должны пройти мяконько, как кошки. Выход наверняка вон там.

Листья трещали под ногами, с каждым шагом все громче. Хольгер пошатывался, ступая по этому толстому, ненадежному ковру. Споткнулся о корягу. Сук царапнул его по щеке, словно целил в глаза. Датчанин наступил на человеческий скелет и тот рассыпался под сапогом. Слышно было, как кони собственной тяжестью проваливаются в эту труху, оступаются, фыркают с омерзением.

Пламя внезапно взметнулось с треском, стало ясным. И тут же Хольгер ощутил холодное дуновение.

– Мы недалеко от выхода, – сказал Гуги. – Го-о!

– Го-о! – ответил эхо. – Го-о-о!

Эхо!

Из огромной кучи сухих листьев вылезал тролль.

Алианора закричала. Лишь сейчас Хольгер услышал в ее голосе настоящий страх.

– Боже, спаси нас, – прошептал Сарах.

Гуги пригнулся, заворчал. Хольгер уронил меч, нагнулся, поднял его и снова выронил, – ладони взмокли от пота.

Тролль подошел ближе, неуклюже загребая ногами. В вышину он не менее двух с половиной метров. Точнее не определить – он страшно горбился, ручищи свисали до земли, кулаки волочились у ступней, огромных, когтистых. Безволосая зеленая кожа свободно болталась, словно троллю она была велика. Широкий шрам рта, нос не короче метра, черные бездонные колодцы глаз без ресниц и белков, глаз, словно впитывавших безвозвратно свет и ничего не отражавших.

– Го-о-о, – тролль идиотски осклабился и вытянул лапу.

Крик Сараха. Блеснула его сабля. Удар. Хлюпанье. Из раны поднялся дым. С той же идиотской ухмылкой, ни на йоту не изменившейся. Тролль протянул к сарацину другую лапу. Хольгер бросился к нему, занес меч.

Тролль ударил его наотмашь. Хольгер принял удар на щит. Щит треснул, и датчанин отлетел на кучу гнилых листьев, покатился в угол. Лежал неподвижно, бессильно, пытаясь отдышаться. Увидел мельком: лошадь Сараха пронзительно кричит, брыкается и порывается встать на дыбы. Алианора повисло на ее узде, пригибая голову вниз. Взгляд Хольгера метнулся к Сараху.

Сарацин приплясывал на ложе тролля. Каким-то чудом он удерживал равновесие на этой шаткой груде веток и листьев. Приседал, отскакивал, уклонялся от неуклюжих замахов тролля, от попыток чудовища сграбастать его; сабля его неустанно посвистывала, казалась смазанной туманной полосой, за которой блестели в улыбке белые зубы мавра. Что ни удар, лезвие глубоко вонзалось в зеленую тушу. Но тролль только покряхтывал. Сарах расчетливо и хладнокровно целил в одно и то же место – в правую лапу, над запястьем.

И вот очередной удар отсек кисть чудища напрочь.

– Ага! – Сарах радостно засмеялся. – Гуги, посвети-ка!

Гном воткнул факел в развилку высокой коряги и бросился помочь Алианоре удерживать белую кобылу. Папиллон кружил вокруг дерущихся, выжидая удобного момента.

Он представился, когда тролль замахнулся на Сараха левой лапищей. Конь бросился на чудовище сзади. Его копыта ударили в широчайшую спину, как в барабан. Тролль рухнул ничком, а Папиллон взмыл на дыбы во всю свою невероятную высоту и обрушил передние ноги. Череп тролля треснул.

– Великие небеса! – перекрестился Сарах и весело сказал Хольгеру, только сейчас сумевшему подняться: – Не так уж все страшно было, сэр Руперт, а? Хольгер посмотрел на свой искореженный щит.

– Ну да, – сказал он весело. – Вот только я себя неважно показал…

Кобыла Сараха дрожала крупной дрожью, но уже не взбрыкивала. Алианора ласково поглаживала ее.

– Быстрей, пошли отсюда, – сказал Гуги. – Нос мне этой вонью забило. Хольгер кивнул:

– выход где-то близко… Господи Иисусе!

Отсеченная рука тролля бежала по земле, перебирая пальцами, как огромный зеленый паук. Пробежала по кучкам листьев, по веткам, вскарабкалась по коряге, цепляясь за кору ногтем указательного пальца, скатилась вниз и неслась вприпрыжку, пока не достигла запястья, от

Которого была отсечена. И приросла к нему. Разбитая голова тролля была уже целехонькой. Чудище встало во весь рост и осклабилось. Кроваво сверкнули в свете догорающего факела его клыки. Путники оцепенели.

Тролль бросился на Хольгера. Датчанин испытал огромное желание пуститься наутек. Но не знал даже, в какую сторону бежать. Сплюнул наземь, занес меч и ударил, вложив всю силу.

Меч раз за разом ударял по ручище, не уступавшей в толщине суку столетнего дуба. Звенела сталь. Зеленая кровь хлестала во все стороны и тут же чернела, окутанная клубившимся из ран дымом. Казалось,