рубашке.
Офицер взглянул на него.
— Как вас зовут?
— Штайнер. Йозеф Штайнер.
— У него нет паспорта, и он угрожал нам, — объяснил полицейский с револьвером.
— Ей разрешено больше, чем вы думаете, — сказал офицер отрывисто. — Вниз! Быстро!
Оба оделись. Полицейский вытащил наручники.
— Идите сюда, дорогие! Вот, так вы выглядите гораздо лучше! Сделаны, словно по мерке!
Керн почувствовал холодную сталь на запястьях. Такое случилось с ним первый раз в жизни. Стальные обручи не мешали ходьбе, но ему казалось, что у него закованы не только руки.
На улице уже брезжил рассвет. Перед домом стояли две полицейские машины. Штайнер скривил лицо.
— Похороны первого класса. Богато, правда, мальчик?
Керн не ответил. Он спрятал наручники под курткой, насколько это было возможно. Перед домом собралось несколько любопытных молочников. В домах напротив окна были распахнуты настежь. Из темных проемов светились лица. Одна женщина хихикнула.
У полицейских фургонов собралось около тридцати арестованных. Большинство из них сели в машины, не проронив ни слова. Среди них находилась и хозяйка отеля, полная женщина со светлыми волосами, лет около пятидесяти. Она единственная возбужденно протестовала. Несколько месяцев тому назад она превратила два пустовавших этажа своего полуразрушенного дома я нечто похожее на пансион. Это ей обошлось очень дешево. И уже вскоре разнесся слух, что там можно переспать, не извещая об этом полицию. У хозяйки было только четыре постоянных жильца: лотошник, камерегерь и две проститутки. Остальные приходили лишь по вечерам, когда становилось темно. Почти все — эмигранты и беженцы из Германии, Польши, Италии.
— Живо, живо! — сказал офицер, обращаясь к хозяйке. — Объяснитесь в полиции. Там у вас будет время.
— Я протестую! — закричала женщина.
— Протестуйте, сколько хотите. А сейчас отправитесь с нами.
Двое полицейских взяли женщину под руки и подняли в машину. Офицер повернулся к Керну и Штайнеру.
— Ну, а теперь этих двоих. За ними наблюдайте особо.
— Мерси, — сказал Штайнер и поднялся в машину. Керн последовал за ним.
Машины отъехали.
— До свидания! — проскрипел из окна женский голос.
— Расстреливайте этих эмигрантов! — прорычал вслед машине какой-то мужчина. — Сэкономите продовольствие!
Полицейские машины ехали сравнительно быстро, так как улицы были почти пусты. Небо за домами отходило назад, оно светлело, становилось прозрачным и необъятным; арестованные стояли в машине мрачные, словно колосья пшеницы под осенним дождем. Несколько полицейских ели бутерброды и пили кофе из плоских оловянных фляжек.
Недалеко от Аспернбрюке улицу переезжала машина с овощами. Полицейские фургоны затормозили, а затем двинулись дальше. В этот момент один из арестованных прыгнул. Он упал на крыло, запутался в своем пальто, а затем с глухим стуком грохнулся на мостовую.
— Задержать! За ним! — закричал офицер. — Стреляйте, если он не остановится.
Машина резко затормозила. Полицейские спрыгнули. Они бросились к месту, где упал человек. Шофер оглянулся. Заметив, что человек не убежал, он медленно повел машину назад.
Человек, ударившийся затылком о камни, лежал на спине. Он лежал на мостовой в распахнутом пальто, с раскинутыми руками и ногами, точно большая летучая мышь…
— Поднимите его в машину! — крикнул офицер.
Полицейские нагнулись. Затем один из них выпрямился:
— Кажется, он что-то сломал себе. Не может встать.
— Встанет! Поднимите его.
— Дайте ему пинка, сразу повеселеет, — вяло сказал полицейский, который бил Штайнера.
Человек застонал.
— Он действительно не может подняться, — сообщил другой полицейский. — И у него вся голова в крови.
— Черт возьми! — Офицер соскочил с машины. — Не шевелиться! — крикнул он арестованный. — Проклятая банда! Одни неприятности!
Машина уже стояла рядом с несчастным. Керн сверху хорошо все видел. Он знал этого худощавого польского еврея с жидкой седой бородкой. Керн несколько раз спал с ним в одной комнате. Он хорошо помнил, как тот по утрам стоял с молитвенными ремнями у окна и молился, тихо раскачиваясь взад-вперед. Он торговал пряжей, шнурками и нитками, и его уже три раза высылали из Австрии.
— Встать! Живо! — скомандовал офицер. — Зачем вы спрыгнули с машины? Слишком много грехов? Воровали? И кто знает, может, и еще что-нибудь натворили!
Старик пошевелил губами. Его широко раскрытые глаза смотрели на офицера.
— Что? — спросил тот. — Он что-нибудь сказал?
— Он говорит, что боялся, — ответил полицейский, который склонился над стариком.
— Боялся? Конечно, боялся! Наверняка, что-то натворил! Что он говорит?
— Он говорит, что ничего не натворил.
— Это каждый говорит. Но что с ним делать?
— Нужно вызвать врача, — сказал Штайнер с машины.
— Заткнитесь! — закричал офицер. — Где вы найдете врача в такую рань? Он же не может лежа на мостовой ждать врача! А потом нас обвинят, что мы бросили его. Все поедут в полицию!
— Его нужно отвезти в больницу, — сказал Штайнер. — И немедленно.
Офицер стоял в нерешительности. Теперь он видел, что человек тяжело ранен, и поэтому забыл повторить Штайнеру, чтоб тот заткнулся.
— В больницу! Это не так просто. Для этого ему нужно направление. А я не могу все сделать один. Я должен сперва доложить…
— Отвезите его в еврейскую больницу, — сказал Штайнер. — Там его примут без направления и доклада. Даже без денег.
Офицер уставился на него:
— Откуда вы это знаете, а?
— Его нужно отвезти в пункт скорой помощи, — предложил один из полицейских. — Там всегда дежурит санитар или врач. А им видней…
Офицер принял решение.
— Хорошо, поднимите его. Мы будем проезжать мимо пункта скорой помощи. Какое свинство!
Полицейские подняли старика. Он застонал и сильно побледнел. Они положили его в кузов машины. Старик вздрогнул и открыл глаза. Они неестественно блестели на изможденном лице. Офицер закусил губу.
— Сумасшедший! Спрыгнул с машины! А ведь пожилой человек! Ну, поехали! Только не быстро.
Под головой раненого медленно копилась кровавая лужа. Узловатые пальцы скребли по деревянному настилу кузова. Губы постепенно разжались, и обнажились зубы. Казалось, будто за мертвенно-бледной маской боли прячется беззвучный язвительный смех.
— Что он говорит? — спросил офицер.
Один из полицейских сидел, склонившись над стариком, и крепко держал его голову, предохраняя от тряски.
— Он говорит, что хотел вернуться к своим детям. Теперь им придется голодать, — сказал он.
— А, чепуха! Никто не будет голодать! Где они?
