сквозняков и открытых окон. Было тепло, пахло цветами, косметикой и вином.

За нашим столом собралось очень много людей. С нами сидели русский, Рита, скрипач, какая-то старуха, дама с лицом размалеванного скелета, при ней пижон с ухватками наемного танцора, а также Антонио и еще несколько человек.

– Пойдем, Робби, – сказала Пат, – попробуем потанцевать.

Танцевальная площадка медленно вращалась вокруг нас. Скрипка и виолончель вели нежную и певучую мелодию, плывшую над приглушенными звуками оркестра. Тихо шуршали по полу ноги танцующих.

– Мой милый, мой любимый, да ведь ты, оказывается, чудесно танцуешь, – изумленно сказала Пат.

– Ну, уж чудесно…

– Конечно. Где ты учился?

– Это еще Готтфрид меня обучал, – сказал я.

– В вашей мастерской?

– Да. И в кафе «Интернациональ». Ведь для этого нам нужны были еще и дамы. Роза, Марион и Валли придали мне окончательный лоск. Боюсь только, что из-за этого у меня не слишком элегантно получается.

– Напротив. – Ее глаза лучились. – А ведь мы впервые танцуем с тобой, Робби.

Рядом с нами танцевали русский с испанкой. Он улыбнулся и кивнул нам. Испанка была очень бледна. Черные блестящие волосы падали на ее лоб, как два вороньих крыла. Она танцевала с неподвижным серьезным лицом. Ее запястье охватывал браслет из больших четырехгранных смарагдов. Ей было восемнадцать лет. Скрипач из за стола слетал за нею жадными глазами.

Мы вернулись к столу.

– А теперь дай мне сигаретку, – сказала Пат.

– Уж лучше не надо, – осторожно возразил я.

– Ну только несколько затяжек, Робби. Ведь я так давно не курила. – Она взяла сигарету, но скоро отложила ее. – А знаешь, совсем невкусно. Просто невкусно теперь.

Я засмеялся: – Так всегда бывает, когда от чего-нибудь надолго отказываешься.

– А ты ведь от меня тоже надолго отказался? – спросила она.

– Но это только к ядам относится, – возразил я. – Только к водке и к табаку.

– Люди куда более опасный яд, чем водка и табак, мой милый.

Я засмеялся:

– Ты умная девочка, Пат.

Она облокотилась на стол и поглядела на меня:

– А ведь по существу ты никогда ко мне серьезно не относился, правда?

– Я к себе самому никогда серьезно не относился, Пат, – ответил я.

– И ко мне тоже. Скажи правду.

– Пожалуй, этого я не знаю. Но к нам обоим вместе я всегда относился страшно серьезно. Это я знаю определенно.

Она улыбнулась. Антонио пригласил ее на следующий танец. Они вышли на площадку. Я следил за ней во время танца. Она улыбалась мне каждый раз, когда приближалась. Ее серебряные туфельки едва касались пола, ее движения напоминали лань.

Русский опять танцевал с испанкой. Оба молчали. Его крупное смуглое лицо таило большую нежность. Скрипач попытался было пригласить испанку. Она только покачала головой и ушла на площадку с русским.

Скрипач сломал сигарету и раскрошил ее длинными костлявыми пальцами. Внезапно мне стало жаль его. Я предложил ему сигарету. Он отказался.

– Мне нужно беречься, – сказал он отрывисто.

Я кивнул.

– А вон тот, – продолжал он, хихикая, и показал на русского, – курит каждый день по пятьдесят штук.

– Ну что ж, один поступает так, а другой иначе, – заметил я.

– Пусть она теперь не хочет танцевать со мной, но все равно она еще мне достанется.

– Кто?

– Рита.

Он придвинулся ближе:

– Мы с ней дружили. Мы играли вместе. Потом явился этот русский и увлек ее своими разглагольствованиями. Но она опять мне достанется.

– Для этого вам придется очень постараться, – сказал я. Этот человек мне не нравился.

Он разразился блеющим смехом: