Кровь все еще отливала свинцовым блеском.

— Подготовьте шприц с адреналином и кислородный аппарат!

Кровь потемнела. Казалось, это плывущие в небе облака отбрасывают тень. Казалось, просто кто-то подошел к окну и задернул занавески.

— Кровь, — в отчаянии произнес Равик. — Надо сделать переливание крови. Но я не знаю, какая у нее группа.

Аппарат снова заработал.

— Ну, что? Как пульс?

— Падает. Сто двадцать. Очень слабого наполнения.

Жизнь возвращалась.

— А теперь? Лучше?

— То же самое.

Он немного выждал.

— А теперь?

— Лучше. Ровнее.

Тени исчезли. Края раны заалели. Кровь снова стала кровью. Она все еще была кровью. Аппарат работал.

— Веки дрогнули, — сказала Эжени.

— Не важно. Теперь она может проснуться.

Равик сделал перевязку.

— Пульс?

— Ровный.

— Да, — сказал Вебер. — Еще бы минута…

Равик почувствовал, что его веки стали тяжелыми. Это был нот. Крупные капли пота. Он выпрямился. Аппарат гудел.

— Пусть еще поработает. Не выключайте.

Он обошел вокруг стола и остановился. Он ни о чем не думал. Только глядел на аппарат и на лицо Жоан. Оно слегка дернулось. Жизнь еще теплилась в нем.

— Шок, — сказал он Веберу. — Вот проба крови. Надо сделать анализ. Где можно получить кровь?

— В американском госпитале.

— Хорошо. Надо попытаться. Правда, в конечном счете это ничего не даст. Только ненадолго оттянет развязку. — Он посмотрел на аппарат. — Мы должны известить полицию?

— Да, — сказал Вебер. — Следовало бы. Но Тогда немедленно явятся чиновники и начнут вас допрашивать. Ведь вы же не хотите этого?

— Разумеется.

— Тогда отложим до завтра.

— Можно выключить, Эжени, — сказал Равик.

Виски Жоан снова порозовели. Пульс бился ровно, слабо и четко.

— Отвезите ее в палату. Я останусь в клинике.

Она пошевелилась. Вернее — одна ее рука. Правая рука шевельнулась. Левая была недвижима.

— Равик, — позвала Жоан.

— Да…

— Ты оперировал меня?

— Нет, Жоан. Операции не потребовалось. Мы только прочистили рану.

— Ты останешься здесь?

— Останусь…

Она закрыла глаза и снова уснула. Равик подошел к двери.

— Принесите мне кофе, — сказал он сестре.

— Кофе с булочками?

— Нет. Только кофе.

Он вернулся в палату и открыл окно. Над городом стояло чистое, сверкающее утро. Чирикали воробьи. Равик сел на подоконник и закурил.

Сестра принесла кофе. Равик поставил чашку подле себя на подоконник. Он пил кофе, курил и смотрел в окно. Потом оглянулся. Комната показалась ему темной. Он слез с подоконника и посмотрел на Жоан. Ее лицо было чисто вымыто и очень бледно. Обескровленные губы почти не выделялись.

Равик взял поднос с кофейником и чашкой, вынес в коридор и поставил на столик. В коридоре пахло мастикой и гноем. Сестра пронесла ведро с использованными бинтами. Где-то гудел пылесос.

Жоан беспокойно задвигалась. Сейчас проснется. Проснется и почувствует боль. Боль усилится. Жоан может прожить еще несколько часов или несколько дней. Тогда боль усилится настолько, что никакие уколы уже не помогут.

Равик пошел за шприцем и ампулами. Когда он вернулся, Жоан открыла глаза. Он взглянул на нее.

— Голова болит, — пробормотала она. Он ждал. Она пыталась повернуть голову. Казалось, века ее отяжелели, и ей стоило большого труда поднять на него глаза.

— Я как свинцом налита… — взгляд ее прояснился. — Невыносимо…

Он сделал ей укол.

— Сейчас тебе станет легче…

— Раньше не было так больно… — она чуть повернула голову. — Равик, — прошептала она. — Я не хочу мучиться. Я… Обещай мне, что я не буду страдать… Моя бабушка… Я видела ее… Я так не хочу… Ей ничто не помогло… Обещай мне…

— Обещаю, Жоан. Тебе не будет больно. Почти совсем…

Она стиснула зубы.

— Это скоро подействует?

— Да… скоро. Через несколько минут.

— А что… что у меня с рукой?..

— Ничего… Ты еще не можешь ею двигать. Но это пройдет.

Она попыталась подтянуть ногу. Нога не двигалась.

— То же самое, Жоан. Не беспокойся. Все пройдет.

Она слегка повернула голову.

— А я было собралась… начать жить по-новому…

Равик промолчал. Что он мог ей сказать? Возможно, это была правда. Да и кому, собственно, не хочется начать жить по-новому?

Она опять беспокойно повела головой в сторону. Монотонный, измученный голос.

— Хорошо… что ты пришел… Что бы со мной стало без тебя?

— Ты только не волнуйся, Жоан.

Без меня было бы то же самое, безнадежно подумал он. То же самое. Любой коновал справился бы не хуже меня. Любой коновал. Единственный раз, когда мне так необходимы мой опыт и мое умение, все оказалось бесполезным. Самый заурядный эскулап смог бы сделать то, что делаю я. Все напрасно…

К полудню она все поняла. Он ничего не сказал ей, но она вдруг поняла все сама.

— Я не хочу стать калекой, Равик… Что с моими ногами? Они обе уже не…

— Ничего страшного. Когда встанешь, будешь ходить, как всегда.

— Когда я… встану… Зачем ты лжешь? Не надо…

— Я не лгу, Жоан.

— Лжешь… ты обязан лгать… Только не давай мне залеживаться… если мне не осталось ничего… кроме боли. Обещай…

— Обещаю.

— Если станет слишком больно, дашь мне что-нибудь. Моя бабушка… лежала пять дней… и все время кричала. Я не хочу этого, Равик.