дал, как нужда бы пришла, а то бы так лошадьми стравили. И начал лущить. Тут с поля мужики прибежали. Избили в кровь.

Любочка. Вся голова вот так по сих пор в крови. Такой ужасный!

Иван Михайлович. Что ж вы смотрели? Ведь это ваше дело. Что ж староста?

Приказчик. К старшине уехал.

Иван Михайлович. Хорошо, очень хорошо!

Приказчик. Да что, Иван Михалыч, с этим народцем служить никак невозможно-с. Нынче опять ночью две веревки украли. Шиненые колеса было утащили, спасибо, углядел. Сколько раз приказывал запирать – не слушают. А ведь за все я ответить должен. Я, кажется, старался, своей, кажись, крови не жалел. Уж сделайте такую милость – меня увольте.

Иван Михайлович. Что ж ты, братец, однако!

Приказчик. Нет, уж сделайте такую милость, я не могу.

Иван Михайлович. Что вы, шутите, верно? Как же это возможно, в самую рабочую пору.

Приказчик. Воля ваша-с, Иван Михалыч, а я вам не слуга. Старался я, сколько мог. Только грех один с этим народцем. Увольте.

Иван Михайлович. Вот и хозяйничай! (Ходит в волненье. Останавливается перед приказчиком.) Свинья ты! Как же вы полагаете, что можно напутать, нагадить да в самую рабочую пору уйти?

Приказчик. Что ж делать!

Иван Михайлович. Вон! Только рук марать не хочется. Нет, это разбой. Это черт знает что такое! (Ходит.)

Марья Васильевна. Ведь я говорила, что они теперь все уйдут.

Любочка. А ты бы, папаша, вольным трудом. Анатолий Дмитриевич говорит, что это лучше.

Иван Михайлович. Ну вас к богу! Мелют, не знают что. Завязать глаза, да бежать! Все раскрыто, развалено, тащут, крадут, никто ничего не работает! Мальчишки старших учат. Все перебесились. Вот те и прогресс!

Катерина Матвеевна. Тут есть, по-моему, причины, глубже коренящиеся в отношениях строя народной жизни.

Иван Михайлович. Отстаньте вы, ради Христа! Что ж, вы останетесь? Я вас прошу остаться. Пойми, что я не могу приискать теперь вдруг другого.

Приказчик. Никак не могу-с, у меня и место есть.

Иван Михайлович(сердится). Хорошо, так ты думаешь, что ты так со мной разделаешься? Разбойник! Хорошо. А в стан!

Приказчик. Не смеете-с, нынче уж это прошло время.

Иван Михайлович. А, не смею? (Схватывает его за шиворот.)

Марья Васильевна(вскакивает). Jean! Иван Михайлович, что ты! Меня пожалей!

Иван Михайлович. Нет, я с тобой разделаюсь по-своему. Пойдем, каналья! (Ведет к двери.)

Венеровский. Вот и я явился к вам – руку!

Иван Михайлович. Нет, это невозможно! Что делать?

Венеровский. А у вас что? Житейское? Что ж, хорошее дело. Хе, хе, хе!

Иван Михайлович. Нет никаких средств! вот человек, облагодетельствованный мною, отпущен на волю до манифеста, землю подарил. Управлял именьем и теперь вдруг, без всякой причины…

Венеровский. Не хочет продолжать служения, хе-хе! что ж, дело известное. Хотелось бы его побить, помучать, пожечь на тихом огне, да нельзя – что ж делать! Это дурная сторона вольного труда.

Иван Михайлович. Ну, да черт с ним совсем! [К приказчику.] Ступайте, сдайте старосте. Я сам приду.

Венеровский. Ей-богу, вот на вас любуешься, Иван Михалыч. Как вы себя ломаете. Это сила! Да, сила. А еще называют вас ретроградом – хе, хе!

Марья Васильевна. Чаю или кофею хотите со сливками? вот белый хлеб, масло.

Венеровский. Merci. Ну, а вообще, как вольный труд? Я подъезжал, видел: кипит работа – хе, хе! Идет?

Иван Михайлович. Ах, не спрашивайте! Идет, да вот этакие неприятности. Вы как?

Венеровский. Да мы что – ничего, работаем понемножку. Все это грязь губернская давит, душит. Кое-как боремся.

Иван Михайлович. Ну да, да.

Венеровский. Все подвигаемся, все понемногу; вот вчера школу открыли для детей золотых дел мастеровых. Выхлопотали помещенье, все: кое-как собрали деньжонок по купцам на книги. Идет ничего. Вы приезжайте как-нибудь с Любовь Ивановной посмотреть. Интересно.

Иван Михайлович. Вот ваша деятельность благодарная. Ну, а что, когда ваша другая лекция?

Венеровский. Да все некогда, все служба. Мошенничают очень заводчики. Третьего дня одного поймал. В три тысячи взятку предлагал, хе, хе! Смешные люди, даже и оскорбляться нельзя. Ведь что ж делать: все равно как по-китайски говорят, хе, хе, хе! Вы приезжайте на днях с Любовь Ивановной школу посмотреть. Да, знаете, работаешь, работаешь – оглянешься, все-таки чувствуешь, что хоть сколько-нибудь облагораживается этот губернский круг. Хоть ненавидят, хе, хе, да мне что! Я люблю, как ненавидят. Признак силы, хе, хе! А я так не ненавижу, а презираю.

Иван Михайлович. Да что это в клубе у вас что-то было?

Венеровский. Да там мошенника одного поймали – старшина было хотел стащить деньжонки клубные, но поймали, уличили. Да ведь все больше плуты, хе, хе! Ну вот и радуешься, как замечаешь, что хоть немного начинают сквозь эти крепкие лбы проходить идеи прогресса, сознание чести и человеческое чувство, хотя немножко. Да, как хотите, а и одна честная личность, и то как много может сделать. Вот на себя посмотрю, что ж мне скромничать, хе, хе!

Иван Михайлович. Ведь как же и винить, какое было воспитанье?

Венеровский. А у меня к вам свое личное дельце есть. (Отводит в сторону.) Ведь сколько об общественном деле ни думай, иногда приходится об себе подумать, все-таки эгоистическое чувство [1 неразоб.] остается во всяком человеке. Редко это со мной бывает, а вот теперь вышел такой казус… Как сказать, и не знаю! Так отвык, право, заботиться о своих интересах. (Усмехается.) Смешно, право…

Иван Михайлович. Да что ж это, уж не денег ли вам нужно? Я всегда готов по средствам моим…

Венеровский. Нет! Ведь я знаю, вы меня не любите, да что делать! Ведь в нас сила. С нами надо посчитаться.

Иван Михайлович. Да что ж наконец, я, кажется, догадываюсь… но это такое дело, в котором…

Венеровский. Ну, а догадываетесь, так дочь дайте мне свою, вот что! Только как можно, пожалуйста, попроще.

Иван Михайлович(торжественно). Предложение ваше, Анатолий Дмитриевич, мне приятно. Я был об вас всегда самого лучшего мнения. И теперешний поступок ваш подтверждает все хорошее. Вы поступили, как истинно честный человек. Вы ездили в дом не без цели,