получить то небольшое количество пищи, которое обещала им вечерняя остановка.

Изнемогавший от усталости и к тому же обязанный тащить ребенка, Колин остался позади. Мать ребенка, внимательно следившая за своим первенцем, умерила шаг своего мехари и направила его к молодому шотландцу.

После того как верблюды были развьючены и палатки поставлены, Голах занялся распределением ужина. Порции были еще меньше, но они были уничтожены пленниками с еще большим удовольствием, чем прежде.

Билль объявил, что то краткое мгновение, в которое он съедал свою порцию похлебки, вполне вознаграждало его за все перенесенные страдания в течение дня.

На следующее утро, когда караван выступил в путь, черный мальчуган был опять поручен Колину; впрочем, ему не все время приходилось его нести — малыш часто шагал рядом с ним.

В продолжение первой части дня шотландец и его ноша шли рядом со всем караваном, иногда даже они бывали впереди; внимание мичмана к ребенку было даже замечено Голахом, лицо которого выказало немного человеческого чувства гримасой, долженствовавшей изображать улыбку.

Около середины дня Колин, казалось, сильно устал и начал отставать, как и накануне. Мать, обеспокоенная, остановила своего верблюда и дождалась, пока шотландец и ребенок догнали ее.

Билль был очень удивлен поведением Колина в предыдущий вечер, особенно терпением, с которым тот подчинился обязанности нянчиться с ребенком. Здесь была тайна, которой он не мог понять и которая также интриговала Гарри и Теренса.

Спустя немного времени после полудня негритянка пригнала Колина к каравану, заставляя его идти впереди себя резкими криками и нанося ему удары сплетенным концом веревки, которая ей служила для понукания верблюда.

Гарри, шагая рядом с крумэном, попросил его объяснить значение слов, выкрикиваемых негритянкой по адресу шотландца.

Крумэн сказал, что она называла его свиньей, лентяем, христианской собакой и неверным и грозила убить его, если он будет отставать от каравана.

Гарри и Теренс продолжали свой путь, огорченные за своего друга, которому и дальше могло грозить такое же обхождение негритянки. Билль даже убавил шагу, чтобы лучше все видеть и слышать…

— Я теперь нисколько не удивляюсь, — сказал Билль, догоняя обоих мичманов. — почему Колин так интересуется маленькой обезьянкой.

— Что такое, Билль? Что ты узнал? — спросили Гарри и Теренс.

— Ярость негритянки и все эти крики и удары — одно притворство.

— Ошибаешься, Билль, это все твои выдумки, — сказал Колин, который с ребенком на спине шагал теперь рядом со своими спутниками.

— Нет, нет, я не ошибаюсь; женщина к вам благоволит, мистер Колин. Ну-ка, скажите, что она дает вам есть?

Видя, что бесполезно скрывать свою удачу, Колин сознался, что негритянка, когда никто их не видел, давала ему сухие финики и молоко, хранившееся в кожаной бутылке, которую она носила под плащом.

Товарищи Колина открыто завидовали его удаче и говорили, что готовы целыми днями таскать какого угодно негритенка, только бы получать за это молоко и финики.

Но они не подозревали в эту минуту, что скоро придется им переменить свое мнение и что предполагаемое счастье Колина будет скоро источником несчастья для них всех.

В этот день после полудня сделалось особенно жарко, а Голах как нарочно пустил своего верблюда таким быстрым ходом, что невольники с большим трудом могли за ним поспевать.

Билль устал первым и, наконец, решил, что не в силах идти дальше; если он и не падал еще от усталости, то во всяком случае терпению его настал конец.

Он сел на землю и объявил, что дальше не пойдет. Целый поток ударов посыпался на него, но не заставил его изменить решения. Оба молодых негра, родственники Голаха, не зная, какие бы средства пустить в ход, обратились за помощью к шейху.

Последний немедленно повернул своего мехари к строптивому невольнику.

Прежде чем он достиг места, где лежал Билль, трое мичманов употребили все свое влияние на товарища, стараясь убедить его встать до прибытия тирана.

— Ради Бога, — вскричал Гарри, — если ты только в силах, поднимись и пройди хоть немного!

— По крайней мере, попробуй, — советовал Теренс, — мы тебе поможем; ну же, Билль, сделай это усилие для нас, Голах уже близко.

Говоря это, Теренс и Гарри, с помощью Колина, схватили несчастного Билля и пытались поставить его на ноги, но старый моряк упрямо оставался там, где был.

— Быть может, я и могу пройти еще немного, — сказал он, — но я не хочу. Довольно с меня! Я хочу ехать на верблюде, а Голах пускай пойдет в свою очередь пешком. А вы, мальчики, будьте благоразумнее и не беспокойтесь очень за меня. Все, что вам следует делать, это смотреть на меня: вы научитесь кой-чему. Если у меня нет молодости и красоты, как у Колина, чтобы составить мне счастье, зато я больше его прожил на свете и приобрел опытность, а моя ловкость заменит мне остальное.

Доехав до места, где сидел моряк, Голах узнал, что произошло и что обычное средство не достигло своей цели.

Он вовсе не казался недовольным этим сообщением: его лицо даже выразило некоторое удовольствие. Он спокойно приказал невольнику встать и продолжать свой путь.

Моряк, истомленный усталостью, умирая от голода и жажды, дошел до крайнего отчаяния. Он сказал крумэну, чтобы тот передал шейху, что он готов продолжать путь, но не иначе как сидя на одном из верблюдов.

— Значит, ты хочешь, чтобы я тебя убил? — крикнул Голах, когда слова моряка были ему переданы. — Ты хочешь украсть у меня то, что я отдал за тебя? Этого не будет, ты меня еще не знаешь.

Билль клятвенно заверил шейха, что не двинется с места и что его не принудят двигаться иначе, как верхом на верблюде.

Этот ответ, переданный крумэном Голаху, по-видимому, заставил его задуматься.

Он подумал с минуту, что ему делать, и вскоре отвратительная улыбка искривила его черты.

Взяв повод от своего верблюда, он привязал его одним концом за свое седло, а другим концом обвязал кисти рук моряка. Тщетно пытался Билль сопротивляться: он был точно ребенок в могучих руках черного шейха.

Сын и зять Голаха стояли возле него с заряженными ружьями, готовые выстрелить при первом же движении товарищей моряка. Когда последний был связан, начальник приказал своему сыну провести верблюда вперед, и Билль потащился следом за животным по песку.

— Теперь ты едешь вперед! — кричал Голах победоносно. — Вот новый способ путешествовать на верблюде. Бисмиллях! Я остался победителем!

Путешествовать таким образом было слишком большим мучением, чтобы его возможно было терпеть долго; Билль решился встать на ноги и идти. Он был побежден, но в наказание за его возмущение шейх продержал его привязанным у седла верблюда весь остаток дня.

Никто из белых невольников не поверил бы, что они будут в состоянии переносить такое обращение с собой и позволят товарищу терпеть подобное унижение.

Между тем ни у одного из них не было недостатка в истинной храбрости, но их гордость уступала перед силой голода и жажды. Голах рассчитывал именно этим путем подчинить себе своих невольников и вот таким-то образом он торжествовал над теми, которые, при других обстоятельствах, спорили бы со своей судьбой до последней крайности.

На следующее утро Голах сказал своим пленникам, что после полудня они пойдут к цистерне или источнику и остановятся там дня на два или на три.

Это известие было передано Гарри крумэном, и все были в восторге, что наконец-то отдохнут и, кроме того, напьются воды вволю.

Гарри довольно долго разговаривал с крумэном, и последний выразил свое удивление тем, что белые пленники так легко подчиняются неволе. Он сообщил англичанину, что дорога, по которой они идут, если