глазах и тенью насмешливой улыбки на губах. Двоюродные братья не обменялись ни словом, ни даже взглядом. Тот, кто их не знал, мог подумать, что они совсем незнакомы. Поклонившись Веге, Юстес несмело спросил ее:

- Могу я просить вас на танец со мной, мисс Вега?

В другое время он отнесся бы к ней иначе и сказал бы 'милая мисс Вега' или прямо 'милая Вега', но в эту минуту она не казалась желающей быть 'милой' для него.

- Извините, но я уже ангажирована, - пренебрежительно ответила молодая девушка и даже отвернулась в сторону.

Юстес понял, кем она снова ангажирована, и, с трудом скрывая свое огорчение, отвесил новый поклон, церемоннее первого, и поспешил скрыться в толпе.

В течение этого вечера пропасть между Юстесом Тревором и Вегой Поуэль все больше расширялась и углублялась. Во время танцев они часто сталкивались, но молодые люди старались даже не глядеть друг на друга; а когда их взгляды нечаянно встречались, то лишь вскользь и с таким выражением, словно каждый из них чувствовал себя в чем-то виноватым перед другим. Но украдкой они все-таки очень внимательно следили друг за другом, и жало ревности все острее и глубже вонзалось в их истерзанные сердца.

Кларисса и Реджинальд, наоборот, находились в полнейшем упоении. Между ними было много общего. Одинаково тщеславные, креолка и кавалер умели внушить известное обаяние особам противоположного пола, которым желали нравиться. Реджинальд Тревор, хотя и не мог быть назван Адонисом, все же был красивым и видным мужчиной того воинственного типа, который так привлекателен для большинства женщин. Он и в самом деле всегда был женским баловнем; поэтому было неудивительно, что он почти не сомневался в расположении к себе Веги. Если одно время он и поддался было сомнению, то поведение Веги по отношению к нему вернуло ему его прежнюю самоуверенность, и он торжествовал теперь победу.

В таком же состоянии блаженной уверенности в победе находилась и Кларисса Лаланд. Когда она гостила в Холлимиде, перед тем, как Поуэли были вынуждены переселиться в Бристоль, она слышала о том, что там провел три недели и Юстес Тревор, слышала и о его внезапном обращении из роялиста в парламентарии и чутьем угадала причину этого обращения. Однако при ближайшем наблюдении, она не открыла ничего, подтверждающего ее догадку. Юстес хотя и продолжал посещать Холлимид, но всегда в сопровождении своего непосредственного начальника, сэра Ричарда Уольвейна; беседовать с Вегой ему приходилось постоянно под наблюдением остальных присутствующих, между прочим, и самой Клариссы, когда та одновременно с ним бывала у своих форестских родственников. Правда, без нее Юстес с Вегой, быть может, и встречались наедине, но никакой особенной близости между ними не было заметно.

Разумеется, блестящая красота Веги, отрицать которую Кларисса не могла, давала повод подозревать, что редкий мужчина окажется в состоянии пройти равнодушно мимо такой красоты. Но разве она сама, Кларисса, не была в полном смысле красавицей, и даже еще более бросающейся в глаза, чем Вега, как уверяли ее льстивые языки и зеркало? И разве она не обладает огромной силой очарования? Нет, не 'бледной' красоте форестской кузины спорить с ней, жгучей креолкой! Юстес должен любить ее, только ее, Клариссу! А что он иногда украдкой так странно поглядывает на даму своего кузена, то это ничего не значит; быть может, она нравится ему даже в качестве будущей жены его двоюродного брата.

Таким образом, в то время, как одна пара мучилась воображаемыми горестями, другая ликовала, предаваясь таким же воображаемым радостям.

Глава XX

КОНЕЦ ИГРЫ

Последним танцем был танец-соло. Этот вид танцев плохо прививался в Европе, пока его не одобрила французская королева. Пример королевы заразительно подействовал сначала на близкие ко двору круги, потом понемногу начал распространяться и по всей Франции, но еще мало был знаком в Англии. Кларисса Лаланд вздумала доставить своим гостям особенный сюрприз, показав им первый раз танец-соло, заимствованный у туземцев Антильских островов. Время для этого танца было выбрано после ужина, когда возбуждение после выпитого вина должно было придать этому чересчур смелому танцу особенную привлекательность в глазах публики. Положим, Кларисса заботилась только об одном человеке из всех присутствующих, но ведь приходилось считаться и с другими.

Танец-соло, включенный Клариссой в свою программу, - собственно говоря, в финале этой программы, - изображал индейскую девушку, собирающую цветы. В качестве этой девушки выступала, разумеется, сама Кларисса. Начала она с тихих, медленных движений, сопровождаемых соответствующей пантомимой. Вокруг нее - воображаемые цветы. Она идет по лесной тропинке и подходит то к одному цветку, то к другому, но не срывает ни одного. Остановившись на одно мгновение перед каким-нибудь цветком, она вдруг отпрыгивает от него и перепархивает к другому.

Танец этот очень богат фигурами и разнообразием поз, в зависимости от того, растут ли воображаемые цветы на правой стороне или на левой, внизу, на земле или вверху, на ветвях деревьев. Все это дает возможность демонстрировать ловкость, грациозность и искусство пантомимы. Стан танцующей подчеркивает его подвижность и гибкость.

Все еще не находя желаемого цветка, танцующая вдруг останавливается, причем вся ее фигура изображает нечто новое. Очевидно, ее смущает какой-то шум в лесу. Она низко наклоняется к земле и прислушивается. Сперва она выражает недоумение, затем тревогу. И вдруг она бросается бежать, но не по прямой линии, а зигзагами, словно она в своем смятении сама не знает, куда ей броситься, чтобы избежать угрожающей ей опасности. Движения ее становятся все более и более порывистыми, жестикуляция - возбужденнее. И вот, наконец, она несется в вихре бешеного вальса. Временами она останавливается как бы для отдыха, изображая полное изнеможение и жестами умоляя публику поспешить к ней на помощь. Но публика знает или предупреждена, - как в настоящем случае, - что 'спасти' танцующую должен только тот, кому она бросит какой-нибудь предмет: платок, ленту, перчатку или еще что-нибудь. Роль 'спасителя' состоит в том, что он выходит на 'арену' и останавливается в позе желающего помочь. Тогда танцующая бросается ему на грудь, разыгрывая восторг радости по поводу своего спасения и выражая благодарность спасителю. Разумеется, этим спасителем должен быть мужчина.

К этому танцу Кларисса надела соответствующий костюм, какой носят карибские королевы: короткую белую газовую юбку и лиф из того же воздушного материала, с очень низким вырезом и широкими рукавами. В волосах, ушах, на открытой шее и на почти обнаженных руках сверкали драгоценности. Костюм этот с особенной яркостью подчеркивал ее своеобразную красоту. И когда она, подобно блестящей бабочке, запорхала от цветка к цветку, демонстрируя изумительную грациозность и гибкость, даже самые строгие пуритане не могли не восхититься ею.

Мужчины затаили дыхание в томительном ожидании, кого именно из них изберет индейская чаровница своим спасителем. Все уже заметили, к кому именно клонятся ее симпатии, но интересно было знать, не захочет ли она прикрыть свое истинное чувство, вызвав к себе 'на помощь' кого-либо из остальных кавалеров. Томиться долго неизвестностью никому не пришлось.

Сняв с правой руки расшитую драгоценными камнями перчатку, какие в то время носили богатые дамы, она протянула руку, как бы намереваясь бросить перчатку, и изящно переступила с ноги на ногу, вглядываясь в лица зрителей, отыскивая между ними своего избранника. Многие были заинтересованы ею и втайне надеялись, что драгоценная во всех отношениях перчатка будет брошена им. Но она упала к ногам как раз того человека, который вовсе не желал ее - к ногам Юстеса Тревора. Отказаться поднять перчатку было невозможно. Молодой человек поднял ее и выступил вперед. В нескольких шагах от девушки, под залитой огнями террасой, он остановился и, как этого требовал танец, раскрыл свои объятия. В то же мгновение к его груди приникла другая, упругая грудь, вздымающаяся бурно и взволнованно. Но это нисколько не восхитило юношу.

Однако этим дело еще не кончилось. Юстесу Тревору пришлось взять под руку воображаемую карибскую королеву и пройтись с нею по ярко освещенным аллеям сада. Такое зрелище было новым ударом для бедной Веги. Прелестная блондинка была близка к отчаянию, и, пожалуй, заболела бы или наложила бы на себя руки, если бы не судьба. Эта всевластная богиня нашла, что истинная любовь должна восторжествовать над всеми недоразумениями, ошибками и заблуждениями людей и прихотями врагов. Быть может, все объяснилось бы когда-нибудь и само собой, но могло случиться и другое: зеленоглазая ревность могла погубить все намеченные ею жертвы. Как бы там ни было, но судьба послала Веге и еще кое-кому помощь в лице двух бдительных добрых гениев, полностью раскусивших суть этой игры. Этими