Странная это была песня. Эрнст написал ее в сиреневые сумерки, когда жизнь и смерть балансировали на лезвии ножа. Слушатели были взволнованы до глубины души.

Князь поцеловал Ланне руку и с серьезным видом пожал ее.

— Вы — великий музыкант, — сказал он Эрнсту, — простите, что я начал было судить, будучи всего лишь дилетантом. Более странной песни я никогда в жизни не слышал. Казалось, что все здесь — и лампы, и смех, и мы сами — стали бесплотными, серыми тенями, а голос, грустный голос звучал где-то далеко- далеко. Чьи это слова?

— Одного моего друга.

— Какая странная мистика… Это глубокое раздумье… В этом есть что-то русское…

Эрнст промолчал.

Беседа потекла по другому руслу. Из музыкального зала вынесли все стулья, и начались танцы.

Бледная дочка хозяина дома задержала Эрнста: она попросила дать ей ноты песни.

Все свое внимание князь посвятил Ланне. Он рассыпался в комплиментах и просил уделить ему хотя бы один танец. Вскоре они понеслись по залу под чарующие звуки опереточного вальса. Красивая пара! С этой минуты Ланну уже не отпускали, и она переходила от одного кавалера к другому. Эрнст иронически улыбался. «Идиоты, — думал он, — счастливы, что им удалось потанцевать с ней, пыжатся от гордости, когда она им улыбается. Если бы они знали… Она же моя…»

Он продолжал слушать робкую болтовню хозяйской дочки. Ланна время от времени искала глазами Эрнста, удивляясь, что он так долго не подходит к ней. Но Эрнст продолжал болтать с бледной особой. Редкое сходство ее глаз с глазами Элизабет заставило его вспомнить об оставленной им девушке. И Эрнст стал рассказывать о Приюте Грез — здесь он почему-то мог говорить о нем, непонятно почему. У Ланны же он никогда больше не упоминал о мансарде Фрица.

Ланна устала. Она попросила дать ей отдохнуть от танцев и присела на кушетку. Князь не отставал от нее ни на шаг, и еще несколько мужчин последовали его примеру. Она явно была здесь царицей бала.

Доктор пригласил дочь хозяина дома на танец. Эрнст поискал глазами Ланну и улыбнулся, увидев, что все столпились вокруг нее. Потом медленно подошел и склонился перед ней. Она тотчас поднялась и взяла его под руку. Когда они понеслись в танце, Ланна опять тихонько прошептала: «Мальчик мой…» Его глаза просияли.

— У тебя грустный вид, мальчик мой…

— Уже нет…

— Все еще грустный. Я устала. Пойдем домой. Хочу спать.

— Согласен.

Вскоре Ланна стала прощаться. Заметив, что князь вознамерился проводить ее, она громко попросила Эрнста выйти вместе с ней.

Они подъехали почти к самому дому, а остаток пути прошли пешком.

— Ты так молчалив, мой мальчик…

— Когда ты со мной…

— Нет, тут что-то другое. Ты что-то скрываешь…

— Да нет, ничего.

Она отперла дверь и включила свет, Эрнст стоял за ее спиной. Ланна откинулась назад, обеими руками притянула его голову к себе, еще больше прогнулась и поцеловала его долгим поцелуем. Эрнст вдруг вспомнил об Элизабет и хотел было воспротивиться. Но в голове все пошло кругом, и очарование этого часа крепко взяло его в плен.

Когда на следующее утро Эрнст, приняв ванну, отправился к себе, он ощутил в душе какое-то легкое царапанье. Дома Эрнст обнаружил письмо от Фрица и поспешно его вскрыл. На него сразу повеяло ароматом родины… Родина… Фриц повествовал в письме о последних событиях, об Элизабет и прочих. Упомянул он и о том, что все будут рады, если он приедет. Родина… Родина… У Эрнста едва не закружилась голова. Образ Элизабет явился с такой четкостью, что он готов был протянуть к ней руки. Родина… родина… призывно звонили в его душе колокола. И он решил в ближайшее время поехать домой, к Фрицу.

Всю вторую половину дня Эрнст проспал. Проснувшись, тщательно оделся и поручил хозяину цветочной лавки послать Ланне в театр несколько орхидей. Она вновь показалась ему недостижимо далекой, как всегда, когда он не был с ней рядом. Сначала он хотел было написать ей, что собирается поехать на родину. Но потом ему показалось, что сообщать об этом в письме — сродни трусости. И Эрнст решил поступить иначе — пойти в Оперу, после спектакля проводить Ланну домой и сказать обо всем лично. Когда он увидел Ланну на сцене — в тот вечер давали «Долину» Эжена д'Альбера[13], — слабая боль кольнула его в сердце. «Она так прекрасна», — подумал Эрнст. На нее обрушился гром аплодисментов, и сердце его вновь запылало.

По дороге к дому Ланны у Эрнста не хватило духу сказать ей то, что собирался. Она то и дело целовала его глаза, повторяя: «Мальчик мой, прочь эти грустные глаза».

Это было ему почти неприятно, и все же Эрнст так жаждал ее ласк…

— Мальчик мой, что с тобой, о чем ты думаешь? — Ланна присела на подлокотник кресла.

— Сегодня я получил письмо от Фрица.

— Из-за этого ты так грустен?

— Да.

— Мальчик мой… — Ланна испуганно взглянула на него.

Потом на ее губах вновь появилась та странная дурманящая улыбка. Незаметным движением она приспустила с плеча правую бретельку и медленно приложила нежную грудь к его щеке. Он закрыл глаза.

— Скажи же мне, любимый, — прошептала она и правой рукой обвила его плечи, — там что-то стряслось? — Она положила его ладонь на свое колено. — Что такого печального в этом письме?

— Ничего… Только приятные новости…

— Но почему ты тогда столь грустен, золотой мой?

Эрнст собрал все силы, чтобы не поддаться настроению.

— Я решил поехать к Фрицу. Тоска по родным местам…

Ланна поджала губы.

— Откуда она, мой мальчик? Разве я уже не заменяю тебе родину?

— Конечно, это так… И все же меня гложет тоска по родным местам.

— По Фрицу?

— По всем моим друзьям.

— Ага, значит, и по светловолосой простушке?

Он вскочил:

— Что ты сказала?

— По твоей светловолосой добродетельной обезьянке, — спокойно повторила Ланна и водворила бретельку на место.

— Ты не имеешь права так говорить об Элизабет!

Ланна не ответила, только поглядела на него с загадочной улыбкой и покачала носком туфельки.

— Возьми свои слова обратно!