Эжен — позавчера и в начале прошлого месяца, и так далее…Приходили, рассказывали новости, помогали по хозяйству, прибирали комнату, уносили одежду в прачечную, закупали продукты. В общем, со своей новой квартиркой, тут же, при лавке, Джозеф и сам справлялся, но раз у ребят повинность…. Входил в положение. Очень часто визиты их напрягали, но грубо их «послать» не хватало совести, да и бессмысленно — никто из них не обидится, только сообщит какому-то социальному работнику, очередной тетке климактерического склада характера, изображающей психолога. Та явится, будет долго и нудно объяснять, что Джозеф ни в коем случае не бесполезен, что он нужен миру и что он просто обязан общаться с людьми. Ещё расспросит, ходит ли Джозеф куда-нибудь, настойчиво порекомендует развеяться, а то и обяжет кого-нибудь из тех же сослуживцев прийти и вытащить вверенного их заботам на какое-то очень полезное и поучительное мероприятие.
Именно предвидя такое развитие событий, Джош терпеливо выслушивал треп приятелей, без особого интереса расспрашивал о работе, шефе, делах. Единственная новость, которая его за четыре последних визита действительно порадовала, это сообщение, что красавица Марта, жена Садзимира, родила ему двойню. Хороший парень, заслужил. И хорошо, что обе девочки, вряд ли на оперативку пойдут, когда вырастут.
И поэтому же Джозеф ходил в кафе. До сих пор за «посещение общественных мест» сходило. А куда ему еще было ходить? Раньше он любил кино и выставки современного искусства…
Да раньше вообще много чего было. Были любимая работа, любимая девушка и скромная, но тоже любимая квартирка в новом центре Познани. Были Способности и было зрение. Затем случился провал, после которого Джош потерял все. Вместе с магией ушла работа. Затем, в лазарете Верхнего, когда Джозеф еще еле-еле до туалета добредал наощупь, был тяжелый разговор. Виноватый, извиняющийся, полный раскаяния и стыда голос Луизы, она просила простить и отпустить. Простил и отпустил. Да, в общем, и не сердился, он прекрасно свою девушку понимал — кому нужен калека без всяких перспектив? Ведь уже тогда стало ясно, что слепота не пройдет. Мать, правда, очень переживала и ругала Луизу, но Джозеф тогда пребывал в полнейшей апатии и запретил ей о Луизе вообще не упоминать.
Затем, выйдя из лазарета, Джош избавился от квартиры — продал, половину денег отослал матери, на хозяйство. Остальное положил на счет в банке — не сумел придумать, на что потратить. Квартира была далеко от работы, а раз уж при лавке давали комнату, Джош и перебрался.
Пожалуй, жилось теперь неплохо. Только иначе. Работа начиналась с восьми, в половине первого обеденный перерыв, в который с Джозефом пыталась флиртовать Мари, а ведь Джош даже не знал, как она выглядит. Да чего уж там, он теперь даже не помнил, как сам выглядит. Когда брился, иногда ощупывал лицо, вспоминал. У Мари, впрочем, был приятный голосок, и Джош определенно не мог понять, чего она в слепом выпитом маге нашла. Может, от нечего делать. Если день был удачным, Джош отвечал на десять — пятнадцать звонков, перекидывался парой-тройкой фраз со случайно забредшими посетителями и, уже изнывая от скуки (общее для всех в «богадельне» работающих, кстати, состояние), ждал четырех часов. Хоть это и было глупо — после работы заняться тоже было особо нечем. Иногда, очень редко, заглядывал Мартен, бывший напарник и какой-никакой, а друг.
После четырех Джозефа ждал кофе в «Марне», а дальше по кварталу располагался магазинчик дисков. Туда парень заглядывал примерно раз в неделю. Знакомый продавец тут же выкладывал на прилавок пяток СД- и ДВД-дисков с аудиокнигами и музыкой, обычно классика и зарубежный рок — пристрастия Джоза в магазине уже изучили. За восемь последних месяцев Джозеф в результате переслушал столько музыки и книг, сколько не слушал и не читал все предыдущие двадцать четыре года. Вот вчера в проигрывателе был Ремарк, «На западном фронте без перемен». Джоз слушал до полуночи, потом долго не мог заснуть. А впрочем… Ещё Джозеф подумывал, не завести ли собаку-поводыря. Большую такую, лабрадора. Она бы хоть руки лизала и есть просила…
— Вам как обычно, Джозеф?
Джош вздрогнул, выпутываясь из размышлений. Нахмурился — в последнее время он вообще слишком много размышлял. Плохо.
— Да, разумеется. Эспрессо и пару сандвичей с ветчиной.
— А может, еще хоть салатика возьмете? Или чего посерьезней? Вы так похудели, знаете… — а это Гнежка. Она, дородная и жизнерадостная, готова накормить весь мир, а отличительной чертой счастливого человека вполне искренне считает отменный аппетит. Говорлива и непосредственна, как ребенок.
— Знаю. Но спасибо, не хочется что-то, — вежливо покачал головой Джозеф, пытаясь дать понять, что заботу принимает и ценит, и не хочет обидеть, просто настроения нет.
— Зря вы так. Взрослый мужчина должен много есть, а у нас как раз сегодня очень вкусно кнедлики получились. Ладно, ладно, сейчас принесу ваш кофе.
Гнежка ушла, бормоча под нос про взрослых мужчин, «бедного пана Джозефа» и «ирода, который такое с паном сотворил». Гнежка, да и вообще весь персонал «Марны» — слабенькие Светлые, не пригодные для Служб и редко бывающие в Верхнем, однако околомагические новости до них каким-то непостижимым образом доходят даже раньше, чем до бывшего оперативника Джоша. Так что про некроманта они давно уже все знаю.
В кафе постепенно становилось все оживленней, время подходило к пяти. Из-за соседнего столика поднялись парень, обладатель жиденького юношеского тенорка, и девушка — цокающие торопливые каблучки и сладкая волна фиалковых ароматов. Возможно, девушке лет восемнадцать, у нее светлые волосы и такие же фиалковые глубокие глаза. А может и нет. На кухне гремела посуда. Дважды хлопала дверь. Джош ждал свои кофе и сандвичи. За соседний столик кто-то сел — тихо и спокойно, и сидел, тоже ожидая внимания официантки. Затем прошел еще некто — мягким, почти бесшумным шагом, прошел в сторону седьмого столика… и возвратился. Второй стул у джозефова стола протяжно проскрипел, проелозив по полу, и жалобно вздохнул, когда на него сели. Меж тем Джозеф совершенно определенно никого к своему столику не звал и даже, напротив, обществу постороннего рад не был. Но делать замечание не стал, решил подождать. От пришельца пахнуло крепким, застарелым запахом табака и ментоловой жевательной резинкой, а по скрипу стула Джош определил, что «гость» его грузен и тяжел.
— Пан Джозеф Рагеньский? — сообразив, что Джозеф замечать чужого присутствия не спешит, низким, хриплым голосом курильщика осведомился пришелец.
— Да, именно, — сухо подтвердил Джозеф. Если это от социальной службы, то вот сегодня Джозеф был готов послать мужчину куда подальше без зазрений совести. Достали. — С кем имею честь и чем обязан?
— Я Владимир Беккер, новый начальник Отделения по борьбе с… ну, вы сами знаете, какой преступностью.
Осторожничает — рядом куча простецов.
— Очень приятно, пан Беккер, но все равно не понимаю, чем обязан.
— Вы знаете, я тут принимал дела. Может, слышали, пан Садницки ушел в отставку…
Да, кажется, позавчера Эжен говорил, что босс совсем сдал, начал имена и даты путать. И то сказать — старичку уже под семьдесят.
— … Так вот, я пересматривал ваше последнее дело, про маньяка которое. И обнаружил, что оно еще очень далеко от полного разрешения и закрыто совсем необоснованно. Есть целый ряд грубых неточностей и пробелов, которые следовало бы разъяснить.
А вот если сейчас этот Беккер, пусть он хоть трижды начальник Отделения, даже сам Иерарх, предложит пройти новое регрессное сканирование на благо Света, Джозеф… Джозеф в лицо ему плюнет! Не могут в покое оставить?!
— При чем здесь я? Разъясняйте, восполняйте пробелы. Я больше не работаю в Отделе… — почти прошипел парень.
— Я знаю. Но позвольте, все же закончу. Вы занимались этим делом, и если бы не… трагическая случайность… — коротенькая нерешительная пауза перед «трагической случайностью». Владимир тоже знает, что случайность — исключительно кое-чьей дуростью и самоуверенностью, и никто Джошу больше не виноват кроме него самого. — … Вам, очевидно, удалось бы размотать весь клубок.
Как говорится, спасибо за доверие. Только случайностей не бывает. Джош не сумел закончить дело тогда, и никакими случайностями его глупости не оправдать.
