лучше выйдет до тех пор. Она меня знает. Меня нельзя доводить до такого состояния. Она первая устраивает истерику, если что-то не по ней, а сама вечно ставит меня в такое положение. Ненавижу это место.

Зачем притащила меня сюда? Одна не любит ходить — говорит, здесь однажды кого-то ограбили, и хочет, чтобы я был здесь и ее защищал. Иногда этого хочет, а иногда кричит, если скажу какому-нибудь, чтобы отвалил. Я не хочу, чтоб ее ограбили, так что мне прикажете делать? Она говорит: «Тебе там понравится, когда придешь туда. Можешь ходить, смотреть, какие есть видео в „Твоей музыке“». Черт, я лучше морду себе подожгу, чем зайду туда. Вы видали, каково там? Это прямо какой-то конец света в свинарнике. Не выношу, когда вокруг меня толпа, — она же знает.

Ненавижу это место. Не выношу, когда все на тебя смотрят. Не выношу их вида. На скамье напротив уселся один — так и хочется его ударить. Он думает, он кто-то, но я бы ему показал, кто он. С чего он взял, что он кто-то?

Это больное место. У него синдром. Оно меня достает. То ли запах, то ли освещение, то ли музыка — не знаю. Всегда чувствую, что подступает мигрень… тошнит, а потом возникают эти чувства — теперь уже я их знаю. Знаю, что они ненормальные. Я больной человек в больном здании. То, что узнал, — это первый этап, но толку мало от того, что узнал, если быстро отсюда не уберусь. Музыка разрывает мне голову. «Эм Пипл», будь они прокляты, — от них мне хочется кого-нибудь удавить. Хоть бы этот засранец убрался. С удовольствием подошел бы и растоптал ему башку, чтобы перестал ухмыляться вслед каждому проходящему идиоту. Я видел его на улицах. Он там никто, ноль без палочки. Вот почему здесь пакостное место — здесь он думает, он кто-то, и хочется показать ему, что он никто.

У нее еще пять минут, а потом все об этом узнают — я уже выхожу из себя. Дьявол, что за зрелище? Почему здесь столько жирных гадов? Их нельзя выпускать в город. Меня тошнит от них. Прутся к киоскам, покупают сало, запихивают через маленькие ротики в свои раздутые тела. Толстые, уродливые, глупые — все до одного. Что за рожи?! Кошмар. Как свиньи в говне. Господи, пулемет бы сюда. Блядь, где же она? Сколько платьев можно примерять? Думает, мне не все равно, что на ней надето? А может, это не для меня. Черт, иногда подумаешь, как она в «Бритиш оук» сует себя в лицо каждому мужику, протискиваясь к дамской комнате… Иногда думаю, что она со мной только в наказание. Она мне наказание за все плохое, что я сделал.

О, черт, этот засранец заболтал какую-то девку, и она повелась — вот до чего все неправильно. Я закрываю глаза.

Поторопись, ради бога. Мне очень плохо.

31

Эд подпрыгивал на полу пустой гостиной. Напрыгавшись, он лег и приложил ухо к лакированному полу. А сейчас радостно простукивал стены. Лиза ума не могла приложить, зачем он это делает. Она была уверена, что он и сам не знает.

Ей было нехорошо. Все в квартире было новехонькое, а запах пластика и пыли напоминал о летних поездках на заднем сиденье отцовской машины, когда она была ребенком. Внезапно вспомнился вкус размякшей от жары фруктовой конфеты, и ее затошнило.

— По-моему, все довольно основательно, Лиз, — сказал Эд.

Лиза остановила на нем долгий взгляд. Откуда что берется? Она никогда не видела его таким оживленным.

Он взял распечатку риелтора.

— Не могу оторваться от этого: «Абсолютно новая квартира-люкс в превосходно отстроенном здании для жизни вблизи воды и в нескольких сотнях метров от делового и торгового центра „Зеленые дубы“. Большая главная спальня с прилегающей ванной комнатой. Полностью оснащенная кухня с первоклассным оборудованием, соединенная с жилой/столовой зоной. Балкон с великолепным видом на канал».

Лиза стояла на маленьком железном балкончике и смотрела на чемодан, плывущий по маслянистой воде канала. Зрелище было невыразимо зловещее.

— Мы точно потянем. Представляешь, жить здесь! Но мы можем. Если ты получишь работу в «Фортрелле», это вообще будет пара пустяков. Конечно, туда придется ездить, но ты же сама сказала, что не хочешь жить рядом с работой.

Лиза старалась сосредоточиться на чемодане и не думать о том, каково это будет — жить в тени одного торгового центра и по два часа в день ездить на работу в другой. Чем дольше она смотрела на чемодан, тем больше пугалась нарастающего позыва броситься вниз. Чтобы прогнать головокружение, она стала смотреть на горизонт. Вдали был виден шпиль Дома друзей36 — викторианское кирпичное здание выделялось среди серых параллелепипедов. Она была там однажды лет в шесть или семь. Мама повезла ее в город за покупками. Лиза ясно помнила, что на ней была оранжевая водолазка. Она ей всегда нравилась, но в этот день она надела ее впервые с тех пор, как мальчишка из класса сказал, что она в этой водолазке — «отпад». Это было глупое замечание, и никто не засмеялся, потому что вид у нее был не отпадный («отпадные, по-моему, не ходят в джинсах, Джейсон»). Так или иначе, Лиза больше не хотела ее носить. К ним подошла женщина с большим блокнотом и заговорила с мамой.

Потом она наклонилась и сказала:

— Здравствуй, Лиза. Мама говорит, что ты, может быть, любезно согласишься ответить на несколько наших вопросов. В них ничего страшного нет. Это не тест. Мы просто хотим, чтобы ты попробовала новый десерт и сказала, вкусный он или нет.

Мама повернулась к ней и объяснила:

— Это исследование рынка.

Лиза понятия не имела, что это значит. Она представляла себе, как кто-то что-то ищет среди ларьков с фруктами и овощами, а кругом кричат мужчины в полиэстровых куртках.

Женщина привела их в большой зал в Доме друзей. Там было накрыто много длинных столов, за столами там и сям сидели дети и ложками ели какой-то цветной десерт. Он был похож на бланманже. Бланманже давали в школе, и Лиза его ненавидела. Она сообразила, что мама этого не знает, потому что дома его никогда не ели.

Мама почувствовала, что Лиза сжала ей руку, и сказала:

— Ты не рада? Не рада попробовать такие красивые десерты?

Женщина вернулась к ним с чем-то розовым в пластмассовой вазочке. У Лизы вспотел лоб. Она старалась сохранять спокойствие. Ей и раньше приходилось есть невкусное. Один раз у бабушки она взяла печенье с апельсиновой начинкой, приняв его за простое шоколадное. Пришлось притворяться, что в сочетании черствого бисквита, апельсинового джема и горького шоколада нет ничего противного, покуда бабушка не отвернулась и не появилась возможность засунуть гадость в карман. Сейчас приходилось быть мужественной, приходилось быть вежливой.

— Ну, попробуй, Лиза, и скажи нам, понравилось тебе или нет.

Она зачерпнула кончиком ложки и поднесла ко рту. Это было отвратительно, в точности то же, что в школе, только еще с каким-то странным рыхлым комком. Лиза набила полный рот, проглотила, съела еще ложку, чтобы поскорее покончить с этим, и отодвинула вазочку.

— Приятное, — сказала она, сморщившись. Она взяла стакан с водой и залпом выпила половину.

— И это все? — спросила мать. — Приятное, и только?

— Приятное, спасибо, — сказала Лиза.

— Тебе понравилось, да? — спросила исследовательница рынка.

Лиза замялась: сказать «да» — дадут еще, но она видела, что женщина намерена нести вазочку.

— Приятное.

— Какую отметку поставишь ему из десяти?

Лиза подумала, что надо поставить хорошую.

Вы читаете Что пропало
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату