и уберется из «Зеленых дубов». Но на этот раз решение было твердое. Он не собирался задерживаться здесь надолго, но прошло уже тринадцать лет, и он не понимал, куда они делись. Обходил пустые коридоры, ел сэндвичи среди ночи, смотрел на свое отражение в одностороннем стекле. Он как будто не мог уйти, что-то его всегда удерживало. Его беспокоило, что жизнь утекает сквозь пальцы, а он, кажется, только и мог, что наблюдать за тем, как она утекает. У него не было цели заняться чем-то другим, но он думал, что ее надо найти.
Он закрыл глаза и вообразил картинку, снятую сверху в инфракрасном свете: он и Скотт — две красные точки в центре громадной синей тени, покрывшей сердцевину центральных графств. Через несколько часов в торговый центр набьются тела, и они со Скоттом затеряются в кутерьме теснящихся цветных пятнышек. Курт вызвался на двойное дежурство и со страхом думал о толкотне и шуме предстоящего дня. Остальные охранники были семейные и предпочитали проводить выходные дни с семьей. Особенно проводить их с семьей в «Зеленых дубах» или, для разнообразия, в другом торговом центре — подальше, на окраине. Курт наблюдал, как они хмуро проталкиваются сквозь толпу выходного дня, желая порадоваться жизни с другой стороны. Свободное время — что им делать со свободным временем?
Он откусил от сэндвича с рыбной пастой и посмотрел на часы — 4 утра. Для него с шести до восьми были самые лучшие часы смены. Он любил смотреть, как собираются потихоньку утренние рабочие. Любил смотреть, как уборщики неумолимо уничтожают все следы предыдущего дня, стирают отпечатки пальцев, сметают волосы, высасывают пыль — убирают свидетельства человеческого присутствия. С каждым их движением в голове у него прояснялось. Горластый младенец, разбушевавшийся пенсионер, женщина в отчаянии, одинокий мужчина, неумелый магазинный воришка, инкогнито, гадящий в лифте… все вычеркивались один за другим. Все упаковывались в мусорные мешки и по серым коридорам уезжали к контейнерам. Пробуждение центра было для него как колыбельная, успокаивало, умиротворяло его, и он отправлялся домой спать.
Курт протянул руку за чипсами и краем глаза заметил что-то необычное. Он повернулся к стене мониторов и увидел фигуру, стоящую напротив банков и строительных корпораций на втором этаже. Это был ребенок, девочка, лицо ее не удавалось разглядеть. Она стояла не шевелясь, с блокнотом в руке, а из сумки у нее высовывалась игрушечная обезьянка. Курт развернулся в кресле, чтобы взять рацию и сообщить Скотту, но она исчезла с экрана. Он повернул камеру — ничего. Он быстро перепробовал все позиции камеры этого монитора — ее нигде не было. Удивляясь тому, как вдруг забилось его усталое сердце, он соединился со Скоттом.
В 6.55 утра, оставив машину на промерзшей подземной стоянке, Лиза поднялась на лифте на первый этаж торгового центра «Зеленые дубы». Она ненавидела травмирующий звон будильника в 5.30 утра, а еще больше ненавидела следующие семнадцать часов бодрствования, но было что-то успокаивающее в привычном, предсказуемом проходе по центру ранним утром. Невнятное позванивание музычки, соединяясь с запахом моющих средств и собственной пьяноватой усталостью, рождало воздушное, зыбкое ощущение.
Лифт женским голосом попросил, чтобы она подождала, когда откроется дверь. Лиза и не собиралась опережать события. Звоночек оповестил, что двери раздвигаются, и она вышла навстречу искусственной заре центрального атриума. Был второй день Рождества, день подарков — неизбежного хаоса, но в этот час все еще было тихо.
Она будто скользила по полированным дорожкам мимо армии уборщиков, которые мыли, терли, лощили центр. Лиза подумала, что «уборщики» — слишком приблизительное определение. В «Зеленых дубах» общий процесс уборки был разделен между пятьюдесятью или шестьюдесятью специализированными отрядами, один другого эзотеричнее. Кажется, не было ни одного уборщика нормального трудоспособного возраста. Как будто всех от шестнадцати до шестидесяти подмела война. Может, и не война, а лучше оплачиваемые работы. Так или иначе, зрелище почти что детей, работающих рядом с хромыми, ревматическими стариками, создавало в «Зеленых дубах» убедительную атмосферу работного дома.
Сегодня первым по дороге ей попался Рэй, один из легиона мойщиков окон, возивший резиновую лопатку по стеклянным плоскостям «Бургер-кинга». Было в Рэе что-то такое, из-за чего всякий раз при встрече с ним хотелось крикнуть: «Как дела, Рэй?» — громче, чем требовалось, получив в ответ неизменное: «Отлично, спасибо». В нескольких метрах от Рэя мальчик с тряпкой и бутылочкой детского масла медленно наводил лоск на шесть километров металлических перил центра, как делал это ежедневно. Наверху она прошла мимо подъемной люльки на колесах. Молодой человек в люльке просовывал синтетическую пыльную тряпку в тысячи отверстий навесного пластикового потолка у себя над головой. Обработав участок, он включал мотор и переезжал к соседнему.
Но не все были на виду. Лиза остро ощущала скрытое присутствие охраны. По утрам она чувствовала на себе усталые взгляды и отдавала отчет в каждом своем движении. Из-за постоянной этой обузы наблюдения она чувствовала себя подозреваемой, и со временем это ощущение вины вынудило ее затеять маленькую игру. Она воображала, что в сумке у нее не сморщенный мандарин и семнадцать пустых конвертов, а что-то нелегальное: бомбочка с часовым механизмом, тайное сообщение, упаковка с запретным содержимым — неважно что. Разные жанры, смешавшись у нее в голове, родили некую бессвязную шпионско-террористско-партизанскую фантазию. Она менялась ото дня ко дню, но невидимые охранники всегда фигурировали в ней как наци.
Лиза пыталась представить себе, насколько естественно и убедительно выглядит она перед камерами в роли менеджера утренней смены. Выглядит на сто процентов замордованной рабочей лошадью. Кто заподозрит такое жалкое существо? Да, она правильно обулась в потрепанные кроссовки. Она деловито, но спокойно прошла мимо «Пончиков Данкин» и «Поздравительных открыток» и, открывая зеркальную дверь в служебный коридор, воображала потрескивание радиопомех и хлюпанье чая в комнате охраны. Она была уверена, что не вызывает подозрений у толстопалых жевателей бисквитов.
Войдя в дверь, она крадучись двигалась вдоль серых бетонных стен. Если ее застигнут, операция провалена. Двери она открывала спиной, чтобы не оставлять отпечатков пальцев; выходы поперечных коридоров преодолевала вскачь, перед каждым поворотом останавливалась и прислушивалась, не слышно ли шагов за углом. Задача состояла в том, чтобы коридорами добраться до задней двери «Твоей музыки» никем не замеченной. Она даже себе не признавалась, насколько серьезно относится к этой игре. На прошлой неделе она растерялась, когда обнаружила, что в десяти шагах за ней шел по лестнице кто-то из обувного магазина «Дольчис» и, вероятно, наблюдал всю эту нелепую пантомиму.
Сегодня она увидела впереди охранника и юркнула в закуток позади вентиляционного короба. Когда охранник прошел, она заметила внизу за трубой какую-то ткань. В другой раз она пошла бы себе дальше. Тряпки, засунутые за трубы, вообще ее мало интересовали. Но сегодня, в несколько партизанском расположении духа, она посмотрела на тряпку внимательнее. Та оказалась симпатичной игрушкой. Лиза высвободила ее из-за трубы и осмотрела с восхищением. Это был
