Оглянувшись, я увидел Феликса. Вместо каторжника в тюремной робе, худого и бледного, каким он в 1916 году покинул Орловский централ, передо мной стоял стройный в длинной шинели человек. Иа голове – военная фуражка с красной звездой, а на ногах – вычищенные до блеска сапоги. Чисто выбритое лицо расплылось в доброй улыбке искрящиеся глаза излучали радость.

В первые секунды я настолько растерялся, что не мог сказать ни слова…

– Ты откуда и какими судьбами оказался в Москве? Я ведь работаю в этом здания, – указал Феликс на красивый угловой дом на Большой Лубянке, около которого мы встретились.

– Идем ко мне, там и поговорим.

С этими словами Дзержинский взял меня под руку, мы вошли в вестибюль дома. По тому, как приветствовали его часовые с винтовками в руках и сновавшие мимо люди в кожаных куртках с висящими на ремнях маузерами, я понял, что здесь какой-то военный штаб и Феликс Эдмундович здесь главный. Обращал на себя внимание и стоявший на возвышенной площадке в вестибюле пулемет «максим»…

– А я слышал, что ты работаешь в Кремле вместе с Лениным? – спросил я Дзержинского…

– В Кремле, у Владимира Ильича бываю часто, но работаю, можно сказать, днюю и ночую, здесь, – ответил Дзержинский.

– Ну теперь рассказывай о себе все, – предложил Феликс Эдмундович, когда мы вошли в его рабочий кабинет и уселись друг против друга.

Я последовательно, но кратко поведал о своем освобождении из тюрьмы, о пребывании на родине…

Затем мы начали вспоминать нашу жизнь в Орловском централе, которая казалась нам теперь кошмарным сном…

Как бы подводя итог нашим воспоминаниям, Дзержинский сказал:

– Главное, Лазарь, в том, что неимоверные трудности и страдания, которые мы пережили, не сломили нас, не погасили в наших сердцах идеи, за которые мы боролись. Более того, эти тяжелые годы закалили нас для борьбы и труда.

Затем речь зашла о положении в стране. Феликс говорил, что молодая Республика Советов переживает тяжелый кризис. На заключение Брестского мира с Германией мы пошли, чтобы спасти революцию и укрепить Советскую власть. Однако эсеры и меньшевики стараются сорвать этот мир, спровоцировать войну и таким образом погубить рабочих и крестьян. Бывшие союзники царской России в войне с Германией готовят интервенцию. В то же время внутренняя контрреволюция всюду поднимает голову, формирует белые армии, организует заговоры и восстання, усиливает саботаж и спекуляцию.

– Но Республика Советов непобедима, – решительно заявил Дзержинский. – Ее резервы неисчерпаемы. Вождь революции В. И. Ленин и большевистская партия принимают все меры, чтобы отстоять завоевания Октября… А для борьбы с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией создана Всероссийская чрезвычайная комиссия при Совете Народных Комиссаров. Мне поручили возглавить этот орган пролетарской диктатуры…

Посмотрев через окно куда-то на улицу, Дзержинский продолжал:

– Работников хороших у нас мало, вот беда! – И, подумав минуту, вдруг спросил:

– А как ты смотришь на то, чтобы остаться работать здесь, в ВЧК?..

Такой поворот в нашем разговоре был для меня настолько неожиданным, что я растерялся. Собравшись с мыслями, ответил:

– Я, Феликс, рад твоему вниманию, но о деятельности ВЧК знаю очень мало. Боюсь, что не смогу быть полезным вам.

Дзержинский улыбнулся и сказал, что ему раньше тоже не приходилось работать в ЧК… Порешили на том, что я съезжу в Саратов к сестре, подумаю и по возвращении дам ответ.

В процессе нашего разговора часто звонил телефон. Ответы руководителя ВЧК были краткими и четкими: «Согласен», «Не возражаю», «Проверьте тщательно», «Соберите доказательства», «Действуйте в зависимости от обстановки» и т. п.

Чувствовалось, что здесь, в огромном городе, да и во всей стране идет напряженная, невиданная война с врагами революции.

Во время беседы я спросил Дзержинского:

– Чем объяснить, что у вас такая боеготовность, всюду стоят пулеметы, часовые, все при оружии?

– На днях мы раскрыли крупный белогвардейский заговор савинковской организации под демагогическим названием «Союз защиты родины и свободы». Организация насчитывала до 5 тысяч членов, главным образом бывших офицеров царской армии. Заговорщики ставили целью поднятъ вооруженное восстание, арестовать и уничтожить Советское правительство, всех коммунистов и советских активистов города, а затем открыть ворота в Москву англо-французским интервентам.

– Ты представляешь, какая грозная опасность надвигалась на молодую Республику Советов? – с возмущением говорил Дзержинский.

Затянувшись папироской, он продолжал:

– Сейчас в городе продолжаются аресты участников заговора, и мы находимся в боевой готовности…

После беседы Феликс предложил мне зайти в столовую и пообедать… Прощаясь, пожелал мне счастливого пути…

В Москву я вернулся через восемь дней. С вокзала направился прямо на Большую Лубянку, в дом № 11. В вестибюле у меня потребовали пропуск. Я объяснил, что иду к товарищу Дзержинскому по договоренности. Дежурный куда-то позвонил, и меня пропустили.

Как только я вошел в кабинет, Феликс Эдмундович встал из-за стола, мы крепко обнялись. Он поинтересовался, как прошла моя поездка к сестре, какова жизнь в Саратове, каково положение на