— Продолжайте казнь! — завизжал он, и толпа подхватила его вопль. — Смерть! Приговор — смерть!

— Нет! — вырвалось у Мирей.

Солдат попытался схватить ее, но она отскочила от него и побежала по двору, почти ослепнув от ярости. Ее юбки волочились по лужам крови, которая заполнила трещины между булыжниками. Она видела, как лезвие топора взметнулось в воздух над распростертой на траве Валентиной. Позади места казни колыхалось море людских голов, море разинутых в крике ртов. Волосы Валентины, серебро в летний зной, разметались по траве.

Мирей бежала, спотыкаясь о мертвые тела, бежала навстречу ужасу, бежала, чтобы своими глазами увидеть убийство. Все ближе, ближе… И последним усилием, оттолкнувшись от земли, она бросила свое тело вперед, чтобы закрыть собой лежащую на земле Валентину, — но топор уже опустился!

Вечером в среду я ехала на такси через весь город, чтобы встретиться с Лили Рэд по указанному ею адресу: книжный магазин издательства «Готам» на Сорок седьмой улице между Пятой и Шестой авеню. Я никогда не была там прежде.

Днем раньше, во вторник, Ним привез меня в город и преподал краткий урок, как по двери квартиры можно быстро определить, побывал ли кто-нибудь в доме в мое отсутствие. Ввиду моего скорого отъезда в Алжир он дал мне особый номер телефона, по которому можно было звонить в любое время дня и ночи, а его компьютерная система позаботится о том, чтобы соединить меня с Нимом. Для человека, который всячески избегал телефонной связи, это был настоящий подвиг.

Ним знал в Алжире женщину по имени Минни Ренселаас, вдову последнего голландского консула в Алжире. Ей можно было доверять, она имела обширные связи и могла помочь узнать все, что мне понадобится. Обеспечив меня этой информацией, Ним хоть и не без труда, но все же уговорил меня сообщить Ллуэллину, что я постараюсь отыскать для него фигуры шахмат Монглана. Я была совершенно не в восторге от того, что придется лгать, но Ним убедил меня, что разыскать эти проклятые шахматы — это мой единственный шанс хотя бы частично вернуть себе душевное спокойствие. Не говоря уже о том, что это поможет мне дольше оставаться в живых.

Однако последние три дня я беспокоилась не за свою жизнь и не из-за шахмат (которых, возможно, не существует в природе). Я беспокоилась о Соле. В газетах не было ничего о его смерти.

Просмотрев прессу во вторник, я нашла три статьи, где упоминалась ООН, однако в них речь шла о мировом голоде и войне во Вьетнаме. Ни намека на то, что на каменной плите был обнаружен труп. Кто знает, может, комнату для медитаций никогда не убирают? Это казалось очень странным. Более того, хотя в газете поместили краткое сообщение о переносе шахматного турнира и о смерти Фиске, в нем ни словом не упоминалось о том, что гроссмейстер, вполне возможно, умер не своей смертью.

На вечер среды была назначена вечеринка, которую Гарри устраивал в честь моего отъезда. Я не встречалась с Лили с самого воскресенья, но не сомневалась, что к среде ее семья непременно будет знать о смерти Сола. Он работал на них более двадцати пяти лет. Я с ужасом ждала минуты, когда увижу Гарри. Мои проводы грозили превратиться в поминки по Солу. Для Гарри все старые слуги были все равно что члены семьи.

Когда такси свернуло на Шестую авеню, я увидела, что все владельцы окрестных магазинчиков высыпали на улицу по случаю окончания работы и опускают на ночь железные жалюзи. Внутри продавцы убирали с витрин драгоценности. Я оказалась в самом сердце района ювелирных лавок. Когда я выбралась из такси, то увидела мужчин, стоявших небольшими группами. Все они были одеты в строгие черные костюмы и высокие фетровые шляпы с плоскими полями. У некоторых были длинные темные бороды, тронутые сединой.

До книжного магазина «Готам» надо было пройти примерно треть улицы, и мне пришлось пробираться между кучкующимися ювелирами. Наконец я оказалась на месте. При входе в здание был небольшой вестибюль в викторианском стиле, устланный коврами. На второй этаж вели лестницы, а слева от входа находились две ступеньки, по которым можно было спуститься в книжный магазин.

Полы в магазине были деревянными, а под потолком тянулись узкие трубы с горячим воздухом. В дальнем конце зала виднелись проходы в другие торговые помещения, тоже от пола до потолка забитые книгами. Высоченные стопки грозили обрушиться на голову, узкие проходы между ними были забиты людьми, читающими книги. Они неохотно уступали мне дорогу и снова занимали свои места, стараясь не нарушать порядка.

Лили стояла в конце комнаты, разодетая в ярко-рыжую лисью шубу и вязаные шерстяные чулки. Она увлеченно беседовала с сухоньким чопорным старичком вдвое меньше ее. Он был одет в такой же черный костюм, как и мужчины на улице, но не носил бороды, а лицо его было сплошь покрыто морщинами. Толстые стекла очков в золотой оправе делали его глаза больше, а взгляд пронзительней. Они с Лили представляли странную пару.

Когда Лили заметила меня, она дотронулась до руки джентльмена и что-то сказала ему. Мужчина повернулся в мою сторону.

— Кэт, я рада познакомить тебя с Мордехаем, сказала она. — Он очень давний мой друг и великий знаток шахмат. Я думаю, мы можем задать ему несколько вопросов относительно нашей небольшой проблемы.

Я решила, что она говорит о Соларине. Но за последние несколько дней я уже кое-что узнала сама. Меня больше интересовало, как перевести разговор на Сола прежде, чем я полезу в логово льва.

— Мордехай — гроссмейстер, хотя больше уже не выступает на турнирах, — щебетала Лили. — Он был моим наставником. Он известен и написал много книг о шахматах.

— Ты мне льстишь, — скромно произнес Мордехай, улыбнувшись. — На самом деле я зарабатываю себе на хлеб торговлей бриллиантами. Шахматы — мое маленькое хобби.

— Кэт была со мной на турнире в воскресенье, — сказала Лили.

— А! — воскликнул Мордехай, и его глаза куда более пристально уставились на меня сквозь толстые стекла очков. — Ясно. Итак, вы главный свидетель происшедшего. Я предлагаю, милые леди, присоединиться ко мне и выпить чашечку чая. Здесь недалеко есть местечко, где мы можем поговорить.